Падение режима Башара Асада в Сирии возможно стало одним из самых больших потрясений в истории Ближнего Востока, как минимум, за последние несколько десятков лет. Вопрос не только в том, что завершил свое существование один из самых старых политических режимов в этом сложном регионе. Помимо этого завершается также эпоха, которую условно можно назвать «арабским социализмом», которая возникла после второй мировой войны на волне популярности социалистических идей. Причем, это не связано только с длительной историей взаимоотношений Сирии и ее правящей партии с СССР, хотя эта история была очень яркой и насыщенной.
Для условного «арабского социализма» было характерно стремление к модернизации через сильную центральную власть, сочетание элементов государственной и частной экономики, а также усиление армии, как составной части процесса модернизации. Потому что армии нужны технически подготовленные специалисты, заводы и мастерские. Для всего этого Сирии была необходима поддержка СССР. Хафез Асад, отец нынешнего президента Башара, стремился финансировать свою модернизацию через эксплуатацию отношений с Москвой.
В этом смысле эпоха действительно завершается. Сирия была последней из группы арабских и африканских стран, где сильная центральная власть возникла в годы холодной войны на фоне революционных ожиданий от социалистической идеологии. Среди них Афганистан, Ирак, Ливия, Южный Йемен, Сомали и некоторые другие. Однако ожидания не оправдались, хотя сильная власть осталась и в некоторых случаях трансформировалась в личные диктатуры. Сирия была одной из этих стран и на фоне падения режима Башара Асада теперь эта история завершается. Последний ее осколок уходит в прошлое и это по своему очень символично. Но остаются вопросы, что это, собственно, было и почему произошло.
Накануне
Когда 27 ноября повстанцы начали наступление из занимаемой ими провинции Идлиб это, судя по всему, застало врасплох не только сирийского президента Башара Асада. Очевидно, что к этому не были готовы, как минимум, Россия и Иран, для которых стабильность власти Асада имела стратегическое значение. Хотя, конечно, в самом начале наступления никто не мог представить, что все зайдет настолько далеко и режим так быстро падет.
Главный вопрос здесь, собственно, заключается в том, как так получилось, что оборона сирийских правительственных войск на ключевых направлениях фактически рассыпалась. Особенно это удивительно на фоне той ожесточенной гражданской войны, которая происходила в Сирии в 2010-ых годах, когда противники упорно сражались буквально за каждую деревню. Сирийская армия президента Башара Асада и ее союзники из местных ополчений если и не доминировали над различными группами повстанцев, то по крайней мере их позиции в контролируемых районах были довольно устойчивыми.
В тот раз это привело к ситуации неустойчивого равновесия сил сторон, когда правительственные войска не могли выбить повстанцев из многих занятых ими территорий, включая Алеппо и пригороды Дамаска. Если бы не оказанная тогда масштабная военная поддержка со стороны Ирана и особенно лояльной ему ливанской организации «Хезболлах», а также России с ее авиацией и отрядами наемников из организации «Вагнер», вполне возможно, войскам президента Башара Асада не удалось бы победить повстанцев во многих районах Сирии. Правда, если бы отдельные группы повстанцев не поддержали бы Турция и США, то им навряд ли удалось бы удержаться на севере Сирии в ситуации мощного наступления армии Асада при поддержке России и Ирана.
В итоге ситуация зашла в тупик, который был связан уже не с расстановкой сил внутри самой Сирии, а с отношениями внешних сил. Турция не дала Асаду занять провинцию Идлиб, США помешали сирийской армии и российским отрядам «Вагнера» разбить курдских и арабских ополченцев в северных районах страны.
В Идлибе тогда собрались противники Асада из Алеппо, Хамы, Хомса, Восточной Гуты и других районов Сирии. Они уходили на север в результате договоренностей при сдаче занимаемых позиций в своих городах. В результате в этой провинции стало много политических группировок из разных районов Сирии, часто враждебных друг другу. В то же время на севере при поддержке США курды и местные арабские ополчения создали Сирийский демократический совет.
Стоит отметить, что отдельную группу на севере Сирии представляли туркоманы или сирийские туркмены, которые были этнически близки к туркам, но говорили в том числе и на арабском языке. Туркоманы традиционно ориентировались на Турцию и вошли в состав Сирийской национальной армии, в основном сформированной Анкарой из местных арабов. В 2019 году к ней присоединилась исламистская организация Фронт освобождения Сирии. В результате влияние Турции в северной Сирии заметно возросло. Хотя это и означало для нее необходимость существенно больших расходов на финансирование вооруженных формирований на этих неподконтрольных Дамаску территориях.
Но в принципе для турецкой стороны это вполне окупалось. В первую очередь в связи с ее общим противостоянием с курдами и не только в Сирии. Кроме того, более активная политика в Сирии заметно повышала роль Турции в геополитике на Ближнем Востоке. В частности, несомненно, имела значение возможность оказания влияния на исламистские группировки через контроль их финансирования. К примеру, исламисты из Фронта освобождения Сирии периодически вступали в конфликт с организацией Хайят Тахрир аш-Шам. В 2018 году между ними произошла небольшая локальная война.
Характерно, что именно отряды Хайят Тахрир аш-Шам стали основной ударной силой в свержении правительства Асада. При этом раньше она называлась Джебхат ан-Нусра и считалась филиалом Аль-Каеды. Однако между ними были серьезные противоречия и периодически происходили вооруженные столкновения. Стоит отметить, что Хайят Тахрир аш-Шам признана террористической организацией Турцией, Россией и США. Тем не менее, турецкая сторона с ней вполне активно взаимодействует.
В провинции Идлиб Хайят Тахрир аш-Шам также взаимодействует с другими организациями в рамках местной администрации, известной как «Сирийское правительство спасения». Причем, у этой администрации есть религиозный совет, в который входят как салафиты, так и более традиционные суфии и ашариты.
В целом все они относятся к суннитам. В условиях Сирии это означает еще и религиозный формат противостояния местной оппозиции с правительством Асада. Сунниты составляют большинство населения Сирии даже после всех лет гражданской войны и массовой эмиграции из этой страны. В то время как главной опорой правительства Асада является религиозное меньшинство алавитов, до войны их было 12-15% населения Сирии.
Характерно, что в Иране их признали шиитами только при исламской республике решением аятоллы Хомейни. У алавитов в Сирии весьма необычная религиозная концепция, которая считается синкретической и объединяет элементы ислама и доисламских восточных верований, в первую очередь идей гностиков. Они были широко распространены на Ближнем Востоке еще с эллинистических времен. В самом общем смысле гностики концентрировались на пути верующего к Богу, на познании его.
Некоторые исламские правоведы считали, что алавиты слишком отдалились от ислама, так, к примеру, утверждал Ибн-Таймия, мыслитель из XIV века. Хотя точно этого утверждать невозможно, в том числе потому, что алавиты следуют правилу такия. Это один из принципов шиизма, который означает «благоразумное сокрытие своей веры». Для шиитов это часто было актуально в ситуации гонений со стороны суннитских властей.
Поэтому про алавитов точно ничего нельзя утверждать. Например, семья Асадов официально считается суннитами. Но неизвестно является ли это искренним или реализацией того самого принципа такия. Однако религиозная специфика алавитов, несомненно, отделяет их от суннитского большинства населения в Сирии. С одной стороны, это обеспечивает им надежность сил безопасности и специальных формирования в армии, где преобладают алавиты. Но, с другой стороны, этого недостаточно для контроля ситуации по всей стране, просто нет столько алавитов.
Конечно, правительство Асада может опираться еще на другие меньшинства, например, сирийских христиан или общину друзов. Но все-таки их власть, начиная с отца нынешнего президента Хафеза Асада, основывалась не столько на прямом насилии, сколько на поддержке существенной части населения, в том числе связанного с государством среднего класса, среди него преобладали сунниты. В том числе среди них было много военных.
Потому что Сирия с конца 1940-ых годов была важным участником всех коалиций против Израиля и участвовала во всех войнах против него. В этом качестве она всегда получала большую поддержку от СССР, главным образом для создания большой современной и что самое главное массовой армии, для чего были нужны подготовленные специалисты. Это привело к тому, что в армии, особенно в технических частях, преобладали выходцы из суннитских семей.
Собственно, это и было причиной того, что в Сирии после 2011 года началась именно гражданская война. Потому что многие военные и целые армейские части приняли участие в восстании. С самого его начала это выглядело, как выступление части суннитского большинства населения против власти династии из числа алавитов. В результате у восставших оказалось много оружия и они смогли взять под контроль многие города и деревни по всей Сирии за исключением населенных преимущественно алавитами приморских районов Латакии и Тартус. Даже в пригороде столицы Дамаска Восточной Гуте у власти оказался совет из местных суннитских ополченцев.
Но в то же время в других районах, которые контролировали восставшие, тем не менее, сохранились анклавы из изолированных военных гарнизонов, а также отдельные территории, населенные лояльными Асаду местными общинами. В основном это были шииты, алавиты, некоторые арабские племена в Сирийской пустыне. В то же время в районе Сувейда на юге Сирии местные друзы старались сохранять нейтралитет.
На этом первом этапе гражданской войны борьбу против Асада возглавляли главным образом бывшие сирийские военные, а политические интересы восставших представляли светские силы из числа городского модернизированного населения. Но по мере развития событий и ожесточенности противостояния они стали отходить на второй план, а на первый вышли, с одной стороны, религиозные организации, а, с другой стороны, общины на местах. Первые были более мотивированы религиозными целями, а вторые связаны общими интересами. Время городских интеллигентов и военных постепенно прошло, особенно на фоне массовой эмиграции населения городов и репрессий против городских повстанцев.
Тем более, что на фоне масштабной поддержки правительства Асада со стороны Ирана и «Хезболлах» в сирийском конфликте усилился именно религиозный фактор. В Сирию прибыли многочисленные шиитские бойцы из Ливана, Ирака и даже Афганистана. Это было связано с политикой Ирана, который отправлял на сирийский фронт шиитских бойцов из Ирака, афганских шиитов-хазарейцев из подразделений «Фатимийюн». Они составляли костяк ударных отрядов на поле боя и, естественно, сыграли важную роль в падении опорных пунктов повстанцев по всей Сирии. Понятно, что их действия в ходе войны произвели соответствующее и весьма негативное впечатление на суннитское большинство населения.
В этой ситуации война все больше стала приобретать характер религиозного противостояния и это способствовало усилению роли исламистских группировок среди восставших в Сирии, включая Хайят Тахрир аш-Шам. Они выходили на первый план в силу лучшей организации и большей мотивации своих бойцов. Но это не помогло бы им удержаться в Идлибе, если бы не Турция. В феврале-марте 2020 года она вмешалась в войну на границах Идлиба против армии Асада, действовавшей при поддержке военно-воздушных сил России. После этого война в этой провинции в целом оказалась в замороженном состоянии.
В результате всей этой гражданской войны власть правительства Асада существенно ослабла. Страна была разрушена, миллионы сирийцев бежали, экономика была в руинах. Сирийское правительство потеряло также доступ к нефтяным полям, находившимся за рекой Евфрат. При этом им надо было содержать большую армию и силы безопасности, чтобы контролировать положение не только на линии противостояния, но и во внутренних районах.
На фоне резкого сокращения доходов властей Сирии это привело к тому, что они оказались в сильной зависимости от поддержки Ирана и России, как военной, так и финансовой. Только эти две страны могли предоставить Дамаску средства для финансирования содержания, а значит и поддержания лояльности, государственного аппарата, сил безопасности и армии. В такой ситуации даже возникли прецеденты, когда, например, Россия взяла на себя содержание 5-го корпуса сирийской армии.
В свою очередь Иран финансировал различные шиитские формирования, которые воевали на стороне Асада. В частности, известно, что «Хезболлах» также финансировалась Тегераном. Но иранцы могли предоставлять средства и непосредственно правительству Асада. Это было связано с тем, что относительная слабость властей в Дамаске фактически давала возможность Ирану приблизиться к границам Израиля.
В первую очередь через Сирию шло снабжение «Хезболлах» оружием и боеприпасами. Но также иранские советники постепенно создавали опорные пункты на сирийской территории. В ответ на эти действия Израиль стал периодически наносить удары по иранским военным объектам в Сирии, стремясь не допустить приближения иранской военной инфраструктуры к своим границам. Для Тель-Авива режим Асада был предсказуемым противником и в Израиле явно не хотели, чтобы ситуацию на границе контролировал Иран.
Весьма характерно, что это привело к весьма неожиданной ситуации, когда израильские военные неявно оказывали поддержку местным ополченцам в южных провинциях Сирии, тем же друзам и местным суннитам, а Дамаск фактически закрывал на это глаза. Впрочем, сирийские власти в целом не реагировали и на удары израильской авиации и ракет по их территории.
Несомненно, что Асад тяготился возникшей зависимостью от Ирана. Потому что речь фактически шла о включении Сирии в создаваемую Ираном «ось сопротивления» из проиранских прокси-групп в Ираке, Йемене, Ливане и теперь Сирии. Среди целей Тегерана находилась борьба с Израилем, что, собственно, придавало непримиримый характер противостоянию между ними.
Когда Иран усиливал Хезболлах, Хамас, хуситов в Йемене и шиитов в Ираке, в Израиле полагали, что все это подготовка к большой войне против него. После Второй Ливанской войны 2006 года, которая оказалась не слишком удачной для Израиля, в Иране и Ливане создалось впечатление, что мотивированная легкая пехота с ракетными установками и долговременными подземными укреплениями сможет составить если не конкуренцию израильской армии, то нанести серьезный ей ущерб. Поэтому Тегеран способствовал усилению одновременно и Хезболлах и Хамас. Они накопили много ракет, которые теоретически были способны перегрузить израильские системы ПВО. Сам Иран активно разрабатывал новые баллистические ракеты, а также дроны-камикадзе.
В общем создавалось то самое впечатление, что если ружье висит на стене в первом акте, то во втором оно обязательно выстрелит. В иранском руководстве были свои ястребы и высказывалась соответствующая риторика. Поэтому трагедия 7 октября 2023 года, когда Хамас организовал нападение на Израиль и когда погибло очень много израильтян, воспринималась не только через это событие. Создавалось впечатление, что наступает как раз второй акт пьесы, когда ружье может выстрелить.
Возможно поэтому Израиль отмобилизовал так много резервистов. Потому что в Тель-Авиве могли опасаться, что это только начало возможной большой войны с участием иранских прокси. В ноябре 2023 года израильская армия начала операцию против сектора Газы, которая не закончилась до сих пор. Тем не менее, большой войны не последовало.
Хотя Хезболлах обстреливал север Израиля, что привело к появлению беженцев. В свою очередь Израиль обстреливал юг Ливана, здесь также стало много беженцев. Но Хезболлах не использовал весь свой ракетный потенциал. С одной стороны, на него подействовала решительность Израиля, который мобилизовал большую часть своего резерва. С другой стороны, этого явно не хотели в Тегеране.
Здесь реально оценивали сложившуюся ситуацию. Тем более, что в самом Иране была сложная внутриполитическая обстановка в связи с ухудшением экономического положения и массовыми протестами населения, которые начались в 2022 году в связи с гибелью в полиции нравов Махсы Амини, которую задержали по обвинению в неправильном ношении платка. Конечно, ухудшение экономического положения главным образом было связано с санкциями против Ирана. Но свою роль сыграла и многолетняя практика тратить деньги на военную активность за границей, в том числе на помощь всем прокси-группам.
Вполне возможно, что Хамас своим нападением 7 октября стремился спровоцировать Иран на второй акт в пьесе с ружьем. Но Иран этого явно не хотел. Даже история с обменом ракетными ударами с Израилем в 2024 году выглядела скорее в качестве стремления не потерять лицо. Если вспомнить, что Иран предупредил о нападении. Но даже если Тегеран хотел проверить свой ракетный потенциал в деле, последняя история с обменом ударами в октябре 2024 года, должна была заставить его задуматься.
Дело здесь в ответном ударе израильской авиации. Так, 1 октября Иран атаковал Израиль 200 баллистическими ракетами. 26 октября Израиль в ответ атаковал Иран с использованием самолетов 5-го поколения F-35. По непроверенным данным израильская авиация в ходе нападения кроме прочих военных целей уничтожила российские системы ПВО С-300. Более современных систем противовоздушной обороны у Ирана нет. Если это так, тогда получается, что Иран практически беззащитен перед 5-ым поколением авиации Израиля. Если же в войну вступит еще и США, тогда преимущество в воздухе станет подавляющим.
Конечно, это только предположение, но очень может быть, что Иран в итоге решил окончательно отказаться от любых возможных вариантов обострения ситуации, а следовательно от самой концепции гипотетической большой войны против Израиля. Хотя возможно, что в Тегеране рассматривали это в качестве тактического отступления с тем, чтобы сохранить «Хезболлах» и саму возможность вернуться при изменении обстоятельств в будущем к прежним планам. В частности, после 2006 года «Хезболлах» технично смог вернуть свои позиции к югу от реки Литани, что тогда было условием мирных договоренностей. Между прочим это же условие было прописано и в подписанном 27 ноября соглашении между Израилем, Ливаном и Хезболлах при посредничестве США об урегулировании в Ливане.
В целом это соглашение стало символом отказа Ирана от активной политики против Израиля. Для собственных иранских ястребов можно было представить ситуацию таким образом, что в Тегеране решили сохранить свои позиции для каких-то вероятных действий в будущем. С учетом сохранения позиций в Сирии Иран теоретически мог бы восстановить «Хезболлах». Но ситуация изменилась в тот же самый день, когда было подписано соглашение по Ливану.
27 ноября в Сирии началось наступление сирийских повстанцев из Хайят Тахрир аш-Шам. Понятно, что подготовка к нему велась довольно давно. После падения Асада уже появилась информация о том, что якобы повстанцы за полгода проинформировали Турцию о своих планах и она вроде бы была против. Но потом отнеслась к идее более позитивно.
Это очень похоже на информационную завесу после события, у которого может быть второе дно и немного конспирологии. Роль Турции в неподконтрольной Асаду провинции Идлиб всегда по определению была определяющей. Хотя бы исходя из того факта, что другого выхода, кроме как в Турцию, у повстанцев в Идлибе просто не было. Поэтому любые контакты с внешним миром должны были проходить через турецкую территорию. В части Идлиба ходила турецкая лира. К тому же, в Турции находилось до 3 млн. сирийских беженцев. Для Анкары было логично поддерживать контакты с повстанцами в Идлибе. У нее здесь были собственные прокси-группы, вроде Сирийской национальной армии, и формально независимая Хайят Тахрир аш-Шам, с которой, тем не менее, она поддерживала связи.
Но в любом случае в Идлибе было довольно много вооруженных людей с учетом всех тех боевиков оппозиции, кто переехал туда из разных городов Сирии. Сирийские власти называли цифру в 100 тыс. человек. В США утверждали, что их 20-30 тыс. При этом про Хайят Тахрир аш-Шам говорили, что в организации могло быть от 12 до 20 тыс. боевиков. Так или иначе, но в Идлибе находилось несколько десятков тысяч вооруженных людей, входивших в десяток военно-политических организаций.
Но здесь важно, что в основном это была легкая пехота. У них не было тяжелой артиллерии, ракетных войск и авиации. Все это было у армии Сирии и поддерживающих ее российских военных. Поэтому в 2018-2020 годах чаще говорили о наступлении на Идлиб правительственных войск, чем о возможности контрнаступления повстанцев. Скорее всего повстанцы тогда не выдержали бы удара правительственных войск.
Однако к ноябрю 2024 года военная обстановка в Сирии изменилась. В связи с войной в Украине российская армия вывела из этой страны часть авиации и наземных войск. Хезболлах понес тяжелые потери под ударами израильской армии. Особенно чувствительными были потери среди руководства, а также среднего командного состава. Но теоретически это не должно было сказаться на военной обстановке. У армии Асада все равно было преимущество над легкой пехотой повстанцев в бронетехнике, авиации, ракетах и тяжелой артиллерии. Казалось, что этого было вполне достаточно для отражения любой попытки наступления.
По разным оценкам у Асада в армии к 2024 году было от 130 тыс. до 140 тыс. солдат. При всей ее внушительности необходимо было учитывать, что правительственные войска размещались на очень большой территории. Они обеспечивали контроль над слишком многими опорными пунктами. Сирийской армии надо было держать серьезную группировку против Идлиба, еще одну против Сирийских демократических сил на северо-востоке, контролировать направление на Ирак и обозначать свое присутствие в потенциально мятежных южных провинциях около границы с Израилем. Кроме того, нужно было держать войска в Дамаске.
Для всего этого 140 тыс. солдат было явно недостаточно. Поэтому со времен гражданской войны в Сирии были созданы проправительственные Национальные силы обороны. Они состояли из милиций разных общин и племен и насчитывали от 100 до 150 тыс. бойцов. В их составе были алавитская милиция, арабские шиитские формирования, отряды арабов-христиан, армян, друзов, ассирийцев, палестинские ополченцы. Отдельную группу составляли бедуинские племена Сирийской пустыни. Все они должны были контролировать территорию своего проживания и освобождать регулярные силы для более масштабных операций.
Но это привело к тому, что в стране оказалось много вооруженных формирований, лояльность некоторых из них была под вопросом. К примеру, в ходе недавнего наступления повстанцев, как минимум, против Асада выступили бедуинские племена и друзы из провинции Сувейда. Однако важно, что все такие ополчения были привязаны к территориям своего проживания.
Что это было?
В любом случае все антиасадовские силы, представляли собой все ту же легкую пехоту. Но она оказалась многочисленной и весьма мобильной. Регулярные войска, расположенные на опорных пунктах, не могли задержать быстро продвигающиеся отряды повстанцев, которые последовательно отрезали сирийских военных друг от друга. Ополченцы из Национальных сил обороны были слишком далеко от мест событий под Алеппо и Хамой. У них не было ни времени, ни мотивации отправляться в преимущественно суннитские районы для сражений с повстанцами. Они привычно готовились защищать свои территории.
Хотя это не объясняет, почему линия обороны, к примеру, вокруг Алеппо так быстро развалилась? Почему военные из регулярных частей не стали удерживать своих позиций и разбежались, бросив технику? Одна причина связана с тем, что у армии Асада не было прежней поддержки с воздуха в связи с выводом значительной части российской авиации. В обычных условиях российская и сирийская авиации могли бы уничтожать легкие силы повстанцев на открытой местности, в то время как в опорных пунктах солдаты регулярных войск удерживали бы позиции. В случае прорыва им нужно было дождаться подхода мобильных элитных войск для его нейтрализации.
Однако к началу наступления повстанцев сирийская армия была уже не та, что в годы гражданской войны. У правительства Асада не было ресурсов из-за разрушения экономики после войны, санкций и потери нефтедобывающих месторождений за Евфратом. К этому надо добавить коррупцию.
Вследствие отсутствия у государства денег солдатам недоплачивали. Обычно называют сумму в 15-17 долларов в месяц. Кроме того, войска на позициях не получали необходимого снабжения и часто просто голодали. В регулярной армии преобладали призывники, в то время как многие ветераны боев гражданской войны либо находились в элитных формированиях, либо ушли со службы.
В такой обстановке не имело значение наличие военной техники, которой в сирийской армии было достаточно. Солдаты и офицеры явно были если не деморализованы, то не слишком мотивированы. Но самое главное, что это создавало все условия для возможности для достижения неформальных договоренностей с отдельными командирами или даже с целыми военными частями. По крайней мере, такая версия может объяснить развал обороны Алеппо, которое, собственно, и стало началом падения правительства Асада.
В любом случае, в ситуациях, когда целые армейские части вдруг за несколько дней отказываются от сопротивления, невольно возникают мысли о неформальных договоренностях. К примеру, можно вспомнить ситуацию с обороной Багдада иракской республиканской гвардией в апреле 2003 года. Тогда несколько дивизий элитных войск, укомплектованных ветеранами многолетних войн, которые вел Ирак, фактически отказались от защиты города от американского наступления. Другой показательный пример это фактическое исчезновение афганской армии численностью в 178 тыс. солдат в августе 2021 года. Войска Талибан не встретили тогда сопротивления ни на одном из важных направлений, даже там, где ранее формирования национальных меньшинств из Северного антиталибского альянса годами вели против них ожесточенные бои.
Вот и целые подразделения сирийской армии практически исчезли с поля боя под давлением легкой, но мобильной пехоты повстанцев. Хотя у последних было одно важное преимущество. Оно было связано с использованием беспилотников. В 2020 году турецкие войска в противостоянии с сирийской армии имели подавляющее преимущество за счет использования в тот момент дронов «Байрактар». К 2024 году они сделали свои выводы из опыта российско-украинской войны. Повстанцы из Идлиба, судя по всему, активно применяли ударные дроны-камикадзе, которые дополнительно деморализовали сирийских военных.
Похоже, что Асад все правильно понял, когда фронт под Алеппо стал разваливаться. В конце ноября он отправился с визитом в Москву. Здесь ему отказали в поддержке. Но даже если бы захотели, то не смогли бы отправить какие-либо внушительные военные силы. С 2022 года Турция заблокировала пролив Босфор и Дарданеллы для российских судов с военными грузами. Ранее большую часть грузов и техники в Сирию перевозили с использованием больших десантных кораблей (БДК) из портов Черного моря. В настоящий момент они заблокированы в этом море, а некоторые из них были уничтожены украинцами. Можно было отправить корабли из Северного флота, но здесь большое значение имел фактор времени.
Поэтому в Москве явно не видели смысла в отправке войск в ситуации. Потому что это потребовало бы много времени, а никто не мог бы гарантировать, что Асад удержится так долго. Хотя наступление застало Россию врасплох, но там наверняка сделали свои выводы.
По сути, только Иран мог бы попытаться поддержать Асада. Его официальные представители делали соответствующие заявления. В частности, обсуждался вопрос о военном вмешательстве в случае, если Дамаск об этом попросит. Но в итоге были сделаны только отдельные попытки усилить Асада за счет некоторых шиитских ополченцев из Ирака и отдельных бойцов Хезболлах. Но отряды иракских шиитов, если судить по информации СМИ Саудовской Аравии, были атакованы американской авиации. В пустынной местности они были очень уязвимы. В то время как отряды Хезболлах либо были недостаточно внушительными, либо просто не успели добраться до линии фронта.
Здесь стоит обратить отдельное внимание на сообщение СМИ Саудовской Аравии. Фактически это своего рода предупреждение иракцам не вмешиваться в события в Сирии. Тем более, что в Сирийской пустыне против Асада выступили ополчения местных племен, родственных племенам из Саудовской Аравии. Например, одно из крупных племен шаммар широко представлено одновременно и в Сирии, и в Саудовской Аравии. В такой ситуации иракским шиитам будет сложно пройти в Сирию, если в пустыне их будут останавливать местные бедуины с саудовской и американской поддержкой с воздуха.
Между прочим, это как раз и говорит о тех ограничениях, которые есть у Ирана в том случае, если бы он решил вмешаться. Его довольно крупным сухопутным силам пришлось бы сначала пройти через Ирак, а затем через территории восточной пустынной Сирии, которые контролируют бедуинские племена, связанные с Саудовской Аравией, а также курды в ее северной части. Последние пользуются поддержкой США. Причем, наверняка в стороне не остался бы и Израиль. Для иранской армии это был бы тяжелейший марш по пустыне под постоянными атаками с воздуха.
В итоге иранцы все правильно рассчитали и предпочли договориться. 7 ноября в Катаре на Дохийском форуме состоялась встреча стран-гарантов Астанинского формата – Ирана, России и Турции. Вместе с пятью арабскими странами – Египтом, Иорданией, Ираком, Катаром и Саудовской Аравией, они заявили, что призывают к политическому решению в Сирии.
Но гораздо интереснее был сам факт этой встречи и то, что осталось за кадром. Если согласиться с предположением, что Турция была главным игроком и основным бенефициаром последних событий в Сирии, тогда логично, что Иран и Россия попытались договориться по основным для них вопросам. Скорее всего Турция пообещала безопасность для российских и иранских военных, в том числе если речь пойдет об их выводе из Сирии.
Кроме этого Москва и Тегеран могли поставить условие, что новые сирийские власти не будут преследовать религиозные меньшинства. По крайней мере, для Ирана это выглядит, как почти точное повторение истории с уходом международной коалиции из Афганистана в 2021 году. Тогда иранцы не стали мешать талибам прийти к власти, отдавая себе отчет, что лояльные им шииты-хазарейцы и часть таджиков потеряют позиции в политике этой страны. Но в обмен они могли добиться отказа от массовых репрессий в духе прежнего Талибан образца 1990-ых годов. По крайней мере, репрессий в Афганистане сегодня нет, хотя политические права шиитов и части таджиков явно не в лучшем состоянии.
Но здесь ключевой вопрос заключается в том, почему Иран и Россия были уверены, что их закулисные договоренности будут выполнены. Все-таки в Сирии было пролито много крови, а организация Хайят Тахрир аш-Шам считается довольно радикальной. Скорее всего дело в том, что они либо знают, либо отдают себе отчет в том, насколько способна Турция влиять на исламистов в Сирии. Это точно такой же вопрос, кто, собственно, отвечал за то, что Талибан в Афганистане будет все-таки менее радикальным, чем в 1990-ых годах. Почему многие страны тогда посчитали, что с талибами можно договориться и допустить их к власти.
Это все вопросы из области восточной политики. К примеру, существует мнение, что современный Талибан вроде бы находится под влиянием Пакистана, хотя есть и альтернативные мнения. Точно также есть мнение, что Турция влияет на Хайят Тахрир аш-Шам, но не все с этим согласны.
В любом случае это все не так уж и важно. В данной ситуации имеет значение, почему в 2021 году Иран, Китай, государства Центральной Азии согласились с тем, что Талибан после нового прихода к власти не будет чрезмерно радикальным и почему того же мнения в отношении Хайят Тахрир аш-Шам придерживаются многие страны сегодня в декабре 2024 года? Очень похоже, что речь идет об их весьма неплохой информированности о реальных процессах даже у тех, кто проигрывает в сложившейся ситуации, как Россия и Иран. Но для них относительно беспроблемный выход из уже проигранной ситуации это уже если не победа, то и не проигрыш.
Гораздо хуже было бы, если бы вдруг начались бои за Дамаск с личной гвардией Асада. Тогда иранские военные советники, ливанские бойцы Хезболлах и особенно российские солдаты оказались бы в потенциально трудной ситуации. Например, одно дело, если с авиабазы Хмеймим можно будет относительно спокойно эвакуировать войска и совсем другое дело, если это придется делать под обстрелами. Такие кадры по телевизору, вроде тех, которые продемонстрировали эвакуацию американцев из Сайгона в 1975 году или из Афганистана в 2021 году, явно не будут способствовать имиджу той же России. В Москве этого явно хотели бы избежать.
Поэтому 7 декабря в Катаре Иран и Россия, скорее всего, договорились с Турцией и Саудовской Аравией об условиях своего ухода, 8 декабря Асад бежал, режим пал. Очень непохоже на случайное совпадение. Особенно если учесть, что даже при потере ряда провинций, у Асада все еще оставались элитные подразделения, в том числе из состава сил безопасности, которым было что терять, он мог опереться на алавитскую милицию из Латакии и Тартуса, на тот же Хезболлах.
Кто-то должен был гарантировать относительно бесконфликтный переход власти. Похоже, что это была все-таки Турция, которая выступает в роли условного Пакистана, который в 2021 году стоял за Талибан. Ее влияние в Сирии становится определяющим, а ее опыт фактического управления Идлибом или, по крайней мере, влияния на процессы в этой провинции, будет играть большую роль в контексте будущего урегулирования в Сирии.
Совсем не случайно главой переходного правительства стал «человек из Идлиба» Мохаммед аль-Башир, который возглавлял администрацию в этой провинции. На этой должности он должен был иметь самые тесные контакты с турецкими представителями. Хотя в качестве возможной кандидатуры еще 9 декабря называли заслуженного представителя сирийской оппозиции Риада Хиджаба. Он уже был премьер-министром в 2012 году, потом осудил действия Асада и бежал из Сирии. Но суннит Хиджаб светский политик, а в Идлибе влияние было у суннитских религиозных организаций.
Для президента Турции Реджеп Тайиып Эрдогана это очень большая победа. Для него успехи во внешней политике это способ удержать власть и войти в историю. Потому что во внутренней политике у него все гораздо проблематичнее. Тут же он решил сразу несколько задач.
В первую очередь усиление влияния в Сирии позволит ему декларировать успех условной политики нео-османизма, роста влияния Турции в пределах бывшей Османской империи. В то же время, завершение войны позволит Турции избавиться от части сирийских беженцев, которых в этой стране до 3 млн. человек. Это же обстоятельство также поможет Турции в отношениях с Евросоюзом.
Потому что Эрдоган фактически снимает для европейцев проблему этих беженцев. В последние дни в ЕС активно прекращают или приостанавливают рассмотрение прошений от сирийцев о предоставлении убежища. Теперь только от Эрдогана и Турции зависит, не появятся ли новые. Если исламисты начнут преследовать меньшинства, тогда уже они побегут в Европу. Здесь есть пространство для политического маневра или банального торга.
Кроме этого Турция может наконец реализовать проект строительства газопровода из Катара через Сирию в Европу через свою территорию. При Асаде этот проект не имел шансов на реализацию. Считается, что против выступала Россия, которая считает, что катарский газ может составить конкуренцию российскому сначала на рынке Турции, а потом и в Европе. Хотя сейчас российский газ продается в Европу в ограниченных объемах, но в Москве могут рассчитывать на изменение ситуации в будущем, если ситуация вдруг стабилизируется.
Однако, Эрдогану придется взаимодействовать с США по вопросу курдов. Пока не совсем понятно, какой будет политика Дональда Трампа в отношении Ближнего Востока в целом и Сирии в частности. 7 декабря по поводу последних событий он написал в собственной социальной сети Truth Social. «В Сирии происходит хаос, но она не является нашим другом и США не стоит как-то вмешиваться в это. Это не наша борьба. Пусть все идет своим чередом. Не вмешивайтесь». Означает ли это, что США уйдут из Сирии и что тогда будет с Сирийскими демократическими силами, в которых преобладают курды?
Понятно, что интересы Турции и сирийских арабов-суннитов, которые теперь будут у власти в Дамаске, здесь сходятся. Последние хотят вернуть под власть политического центра обширные территории, находящиеся под контролем курдов. В то время как Анкара хочет лишить сирийских курдов политической субъектности в силу своих собственных противоречий с разными курдскими движениями в Турции и Ираке.
Но политика Трампа будет меняться в зависимости от политической конъюнктуры. Даже если Сирия ему не друг, он должен будет учитывать интересы Израиля и выстраивать отношения с Ираном и арабскими странами Персидского залива. Маловероятно, что США вообще уйдут из этого региона, для этого нет оснований. Как бы ни хотел Трамп окончательно вернуть США домой, ему будет это сложно сделать.
Конечно, Израиль сейчас выглядит, как почти победившая сторона. Хотя в самом Израиле местные эксперты говорят о том, что Асады были знакомым врагом и выполняли договоренности. Каким соседом для Израиля будет новый более религиозный режим в Дамаске, если таковой там в итоге утвердится, совершенно непонятно. Собственно, в Израиле опасаются появления под боком новой «Хезболлах» с еще большими ресурсами.
Хотя насчет ресурсов здесь большой вопрос. Потому что все возможности «Хезболлах» были связаны с поддержкой со стороны Ирана. Очевидно, что сунниты Сирии не могут на это рассчитывать. Из развитых мусульманских государств никто не сможет оказать поддержку в таких объемах, к тому же, у них нет соответствующей мотивации, которая была у Ирана. Если говорить о государственном уровне, то сейчас вообще никто в состоянии оказывать такой объем финансовой и военной помощи, как это делал СССР, тем более исходя из идеологических побуждений.
Но в Израиле, похоже, решили не ждать у моря погоды и перешли к решительным действиям сразу же после падения Асада. С 9 декабря израильская армия наносит удары по территории Сирии, уничтожая его военно-техническую инфраструктуру. Это склады оружия, заводы по производству вооружений, химического оружия, боеприпасов. Кроме этого уничтожается авиация, военная техника, 10 декабря разбомбили военно-морскую базу в Латакии.
Кроме этого Израиль вошел на территорию Сирии. В Тель-Авиве объявили, что падения Асада отменяет договор 1974 года о буферной зоне в районе Голанских высот и заняли ее. Израильская армия продвинулась также по направлению к Дамаску и подошла на 20 км. к городу. В Тель-Авиве заявляют, что должны обеспечить демилитаризированную зону на сирийской территории вдоль границы с Израилем, но без постоянного присутствия израильских войск.
Это означает только два возможных варианта. Первый связан с уничтожением любых вооруженных сил рядом с границей, но это постоянная война. Второй предполагает поддержку местных ополчений в сирийских провинциях Кунейтра и Сувейда. Такая модель в свое время использовалась Израилем в Южном Ливане, где из солдат ливанской армии была создана так называемая Армия Южного Ливана. Теоретически эта задача облегчается тем, что в Сувейде проживают друзы. В то время как в Израиле друзы и бедуины являются единственными арабами, кто может служить в армии.
Так или иначе, в Израиле увидели шанс в падении режима Асада. С одной стороны они хотят ликвидировать военную инфраструктуру Сирии с тем, чтобы здесь не было условий для возникновения нового сильного государства с антиизраильской позицией. С другой стороны, они поддерживают южные общины, тех же друзов, чтобы в Сирии не укрепилось централизованное исламистское государство.
По итогам произошедших событий в очень сложном положении оказываются, конечно, Иран и Россия. Для Ирана поражение в Сирии означает, по сути, потерю в краткосрочной перспективе тех возможностей, которые были у Хезболлах в Ливане. Теперь Иран не сможет поддерживать ливанских шиитов через Сирию. К тому же, без Сирии содержание всей «оси сопротивления» вообще теряет какой-либо смысл. Тем более, на фоне разгрома Хамас и поражения Хезболлах.
Когда Трамп станет президентом, он скорее всего активизирует «соглашение Авраама», которое он продвигал в годы своего первого президентства. Оно предусматривает установление отношений Израиля с арабскими странами ради экономического развития региона Ближнего Востока при поддержке США. Иран окажется на периферии этого процесса. Ему предстоят явно непростые переговоры с новой американской администрацией и у него на руках с потерей Сирии стало меньше козырей.
Для России падение Асада стало очень чувствительным и болезненным событием. Участие в войне в Сирии и полученное влияние в этой стране позволяли Москве позиционировать себя в качестве глобальной державы. Помимо этого Сирия была важным элементом логистической конструкции по продвижению российских интересов в Африке, где она успешно теснила традиционную силу на этом континенте Францию.
Так, через военно-воздушную базу Хмеймим и военно-морскую в Тартусе Россия обеспечивала снабжение и связи со своими силами в тех странах Африки, где у нее были интересы. Теперь это становится затруднительным. У транспортных самолетов, похоже, больше не будет аэродрома для дозаправки и перегрузки. Кроме того, нельзя будет использовать базу в Тартусе для накопления и последующего распределения грузов, доставленных морским путем. Если Россия уйдет из Сирии и потеряет базы, это не только имиджевая потеря, имеющая отношение к репутации, что всегда важно на Востоке, но и резкое снижение возможностей для проведения политики на глобальном уровне. Хотя у Москвы еще остаются возможности попытаться договориться с Турцией, но сделать это будет очень сложно.
Что теперь будет?
Главный вопрос заключается в том, как будут решаться политические вопросы в Сирии? Какой будет модель организации государства? И здесь не обойтись без соответствующих аналогий, раз уж выше по тексту мы проводили аналогии с Афганистаном и обстоятельствами прихода к власти Талибан. Но в Сирии все-таки другая ситуация, чем была в Афганистане. Маловероятно, что здесь будут реализовывать модель государственности формата самоуправляемой исламской общины, как это делают талибы.
В данном случае имеет значение внешнее влияние. В первую очередь это, конечно, Турция, для которой республиканская модель вовсе не противоречит исламским ценностям. Соответственно, приемлемы и, более того, желательны, высококачественное образование, и политические партии, в том числе исламские, и местное самоуправление. В самом общем смысле речь идет о конкурентоспособности исламского общества. Это близко к идеологии «Братьев-мусульман», но с меньшей степенью радикальности. Так что Турция навряд ли будет поддерживать некий эмират и исламскую шуру (совет) в качестве политической организации.
В этом смысле у Хайат Тахрир аш-Шам есть естественные ограничения в условиях Сирии в силу приверженности салафизму. Среди местных суннитов салафиты все-таки не настолько влиятельны, как в странах Персидского залива. Но они все-таки важная составляющая религиозного пространства в Сирии, особенно в связи с той ролью, которую могут и должны сыграть арабские страны Персидского залива в экономическом восстановлении и развитии Сирии.
В то же время Хайат Тахрир аш-Шам придерживается шафиитского мазхаба (школа правоведения) в исламе. Это широко распространенный мазхаб, имеющий значительную историческую глубину, в том числе на Ближнем Востоке. Он доминирует среди суннитов в Сирии, Палестине, Иордании, Ливане, Индонезии, на Филиппинах. Данный мазхаб широко распространен в Чечне, Ингушетии и Дагестане, где одновременно широко используются суфийские практики. К примеру, ваххабиты Саудовской Аравии придерживаются ханбалитского мазхаба. Такая история распространения говорит о давней традиции связи религиозных деятелей с государством на разных уровнях.
Тем более, что выше указывалось наличие в Идлибе совета религиозных деятелей, в который входили салафиты, ашариты и суфии. То есть, есть уже практика взаимодействия разных суннитских авторитетов при оппозиционном правительстве в этой провинции. Поэтому логично, роль Хайат Тахрир аш-Шам в свержении власти Асада не означает отказа от республиканской модели государственной организации.
Первые шаги новой власти говорят о стремлении сохранить некоторую преемственность по отношению к государственным институтам, например, правоохранительным органам. 10 декабря руководство вооруженных группировок приказало боевикам покинуть занятые города. Порядок будут обеспечивать государственная полиция и силы безопасности. Понятно, что в их состав войдут и многие боевики, но главное здесь, что вооруженная милиция не подменяет государственные институты. Главный вопрос остается об армии, как новые власти будут относиться к ее организации.
Другое важное обстоятельство связано с ролью национальных и религиозных меньшинств, некоторые из которых вооружены. Талибы провели тотальное разоружение всех формирований национальных меньшинств в Афганистане. Новым исламистским властям в Сирии это будет сложно сделать. В частности, потому, что курды на севере находятся под неким зонтиком США, друзы на юге могут пользоваться поддержкой Израиля, а племена в Сирийской пустыне опираться на Саудовскую Аравию.
Поэтому более логичным было бы провести переговоры о новом государственном устройстве с участием всех заинтересованных лиц. Характерно, что победители даже говорили о возможности федерации.
Но здесь есть еще одно обстоятельство, связанное с возвращением сирийских беженцев. В основном это городское население, среди них также много политиков светской направленности. Вопрос здесь в том, что если речь идет о республике, то рано или поздно встанет вопрос о выборах.
В случае возвращения миллионов беженцев не факт, что Хайат Тахрир аш-Шам или пришедшая ей на смену политическая партия получит большинство голосов. Кроме того, в новом парламенте, если он будет выбран, будет много фракций. Свои 10% получат алавиты, еще 10% курды, какие-то голоса будут у друзов, христиан, бедуинов, представителей разных провинций, светских партий городского населения и т.д. Формирование власти в такой ситуации будет непростым делом.
При этом, если речь идет о республике и даже о федерации, тогда нет альтернативы парламентской системе правления при слабом президенте. Потому что все архитекторы сирийского политического процесса захотят избежать возможности централизации власти и ее монополизации одним человеком, чтобы не повторить историю с тем же Асадом.
Но здесь как раз есть много допустимых аналогий. В первую очередь, конечно, речь идет о примере Ливана. Хотя здесь много вопросов о стабильности власти, но система балансирования относительно устойчива. Теперь же, когда уже не должно быть такого влияния, какое было у Хезболлах, ливанская модель может быть более эффективной.
Еще один пример, это опыт Ирака. При всех сложностях, тем не менее, модель парламентской республики здесь позволяет балансировать интересы разных групп. Причем, не только шиитов, суннитов и курдов, но также различных группировок внутри шиитского большинства. Характерно, что Курдистан при этом имеет весьма значительную автономию.
Так что можно предположить, что в Сирии все будут заинтересованы в использовании некоей комбинации из политического опыта Ирака, Ливана и отчасти Турции. В последнем случае важным элементом является местное самоуправление.
Конечно, утверждать точно ничего сегодня нельзя. Но, несомненно, одно, что внешние силы, которые, собственно, сыграли большую роль в последних событиях, и это явно не только Турция, вовсе не заинтересованы в появлении в стратегически важном регионе исключительно религиозного проекта на базе политического исламизма. Напротив, им было бы выгоднее получить на выходе более успешный проект без конфронтационного потенциала. Собственно, и сирийскому обществу это явно было бы более выгодно.