Произошедшее в апреле резкое обострение ситуации в отношениях России и Украины заставило многих в тот момент серьезно опасаться возможности начала открытого военного конфликта. Россия перебросила значительное количество войск и техники из внутренних районов страны на украинскую границу, что дало повод утверждать, что Россия планирует проведение военной операции против Украины. Хотя министр обороны Сергей Шойгу заявил о трех армиях, которые были переброшены для проведения учений. Пресс-секретарь президента России Дмитрий Песков говорил, что российские войска могут перемещаться по своей территории, где им будет это необходимо.
Так или иначе, но такая масштабная переброска войск привела к появлению самых разных версий, среди которых были весьма радикальные. Например, что Россия якобы может нанести удар двумя мощными группировками из района Белгорода в направлении на юг и из района Крыма на север. Одновременно, российский флот вроде бы планирует высадить десант либо у Николаева, либо у Одессы. В частности, основанием для этой версии послужило то, что ВМФ России в апреле перебросили в Черное море десантные корабли из Балтики и Каспийского моря. Кроме того, в Крыму они провели учения по высадке крупного десанта на необорудованное побережье. При этом войска с территории непризнанных автономий ДНР и ЛНР должны были бы сковать основную часть украинской армии позиционными боями.
В результате такого весьма гипотетического сценария создавалась вероятность окружения всей весьма значительной группировки украинских войск на востоке Украины у границ ДНР и ЛНР со всеми ее линиями обороны, резервами и накопленными ресурсами. Соответственно, такой прорыв, в случае если бы он вдруг получился, фактически приводил к потере Украиной большей части армии, а также огромной территории к востоку от Днепра. В этом случае Россия могла бы обеспечить Крым водой. Кроме того, с учетом наличия на востоке Украины определенной части пророссийски настроенных граждан, Москва теоретически могла бы опереться на них при формировании новых администраций. Это привело бы к более устойчивому контролю занятых территорий. Это также позволило бы представить конфликт в качестве гражданской войны внутри Украины, в который Россия вынуждена была вмешаться.
Понятно, что в случае реализации такого сценария произошло бы резкое ослабление украинской государственности, связанное с разгромом армии и потерей территорий. В такой ситуации Украина больше не представляла бы для России проблемы стратегического характера.
Потому что власти в Москве могли бы больше не опасаться, что в среднесрочной перспективе в Украине при поддержке Запада будет реализован сценарий создания, условно говоря, «другой России». То есть, государства без центральной вертикали власти, с местным самоуправлением, без имперских амбиций, с либеральными ценностями и т.д. Для российских властей главная сложность здесь связана с тем, что такая модель может быть весьма привлекательной не только для многих украинцев, но в том числе и для части российского общества, особенно активной части городского населения. В нынешних условиях при явном росте недовольства в России это может создать непростую ситуацию для официальной Москвы.
Тем более, что в ситуации усиления конфронтации России с Западом можно ожидать, что западные политики не преминут использовать Украину в качестве своего рода демонстрационной модели для российского общества. В определенном смысле это очень похоже на то, как создание условий для развития Южной Кореи и Тайваня должно было продемонстрировать привлекательную альтернативу населению и элитам, соответственно, Северной Кореи и Китая.
То есть, Украина, конечно, весьма условно и очень теоретически, может рассматриваться чем-то вроде восточнославянского Тайваня. Но для России Украина значит существенно больше, чем Тайвань для Китая. Это важная часть ее прежней имперской традиции. К тому же, в Китае гораздо жестче контролируют общество, чем сегодня в России, не говоря уже о разнице в состоянии экономики. Поэтому для России имеет большее значение общественное мнение, в котором много критически настроенных граждан.
Так что в целом большая военная операция против Украины весьма теоретически, но все же могла бы отвечать интересам некоторой части российского истеблишмента. Тем более, что она в принципе соответствовала старому плану, который активно обсуждался в 2014 году в связи с проектом, известным как Новороссия. Тогда этот проект в Москве не поддержали. Он остался только в теории. Хотя очевидно, что в 2014 году Украина не смогла бы противостоять его реализации. К тому же, на востоке этой страны и среди местного украинского истеблишмента было много тех, кто был готов в тот момент поддержать Россию.
Собственно, неожиданно возникшая вероятность возвращения к старому плану 2014 года, помноженная на соответствующую воинственную риторику и массированную переброску войск, заставило всех так серьезно обеспокоиться тем, что проект могут реанимировать и это может привести к началу войны. Вопрос здесь заключался даже не бряцании оружием, а в том, что такой сценарий в принципе мог быть вполне возможен. Многие российские политики намеками и полунамеками говорили именно об этом.
Хотя по прошествии времени стало очевидно, что все-таки это была стратегическая игра. Она заключалась в том, чтобы заставить противника подумать, что наступление на Украину в принципе возможно. Собственно, противник в это и поверил. Причем, в данном случае в этой роли выступала не сама Украина, это не ей было адресовано послание, а скорее США. Именно они были адресатом. В Москве могли решить создать потенциальную угрозу, с одной стороны, для того, чтобы ответить американскому президенту Джо Байдену. Напомним, что в начале апреля он согласился с утверждением, что российский президент Владимир Путин якобы «убийца». С другой стороны, в России явно хотели проверить на решительность и Байдена, и в то же время на прочность нынешние власти Украины.
Скорее всего, это было связано с тем, что Байден был еще довольно неизвестной величиной в международной политике и было не совсем понятно, чего от него ожидать. В Москве, возможно, хотели узнать, насколько далеко он готов зайти. Поэтому, собственно, и продемонстрировали собственную готовность зайти максимально далеко вплоть до начала войны. При этом Украина с ее относительно либеральной внутренней политикой и нынешним президентом явно воспринимается в Москве как слабый игрок. Поэтому пугать Киев не было особой необходимости.
Несмотря на то, что Киев в последнее время проводит весьма жесткую политику в отношении пророссийских сил в Украине, все-таки это не повод собирать войска в большой поход. Потому что таким образом не заставишь украинские власти изменить свою политику, в частности, в отношении самого известного пророссийского политика Виктора Медведчука. В этом году в Украине были закрыты три принадлежащих ему телевизионных канала. В связи с этим заметно снизились возможности Москвы как-то влиять на внутриполитическую ситуацию в этой стране. Но все же это слишком незначительный повод для концентрации войск, тем более не имеющий особого смысла в ситуации наличия сегодня в Украине среди большей части населения определенного консенсуса по отношению к России.
Другое дело новый американский президент Байден. Пока никто особенно еще не представляет себе в полной мере как надо вести себя с ним, что от него ожидать. Россия в данном случае не исключение. Так что нынешнее обострение ситуации вокруг Украины для Москвы это, по сути, является методом общения с Байденом.
Хотя, конечно, и возможность возникновения в Украине на среднесрочной дистанции альтернативного проекта для самой России и, что немаловажно, ее населения, не может не вызывать беспокойства в Москве. Это сегодня Украина выглядит более слабой, чем Россия, но при продолжении западного вектора ее политики, высока вероятность, что она на каком-то этапе станет чем-то вроде Польши. Понятно, что на территории бывшего СССР для очень многих эта идея выглядит не слишком привлекательной. Но для активной части украинского общества Европа является несомненным приоритетом. Однако такая идея очень близка и активной части российского общества, особенно городской молодежи. Соответственно, для нее Украина с ее децентрализацией, западными ценностями, если их смогут довести до уровня качественного воплощения, в перспективе может стать чем-то вроде ориентира.
По сути, в данном случае в определенной степени повторяется ситуация из условных XVI-XVII веков. Тогда в Московском государстве была жесткая централизованная система управления со служилым дворянством. В то время как в Польше и Великом княжестве Литовском была относительно слабая центральная власть при развитом городском самоуправлении с Магдебургским городским правом и дворянской вольницей.
В конце концов, это привело Польшу к потере государственности в XVIII веке. В свою очередь вошедшие в состав России украинские и белорусские земли потеряли городское самоуправление, а дворяне из ранее слишком вольных шляхтичей и казачьих полковников стали частью российской аристократии. В тот исторический момент Российская империя разделила Польшу с Австрийской империей и Прусским королевством. Слабая Польша была для них легкой добычей. Во всех трех этих империях, вернее, двух империях и одном королевстве, была абсолютистская власть. Хотя, конечно, в Австрии и Пруссии тогда все-таки было городское самоуправление на основе Магдебургского права. Но все-таки российские имперские власти тогда общались со своими австрийскими и прусскими коллегами на одном языке.
В настоящий момент в России речь идет об усилении центральной власти и повышении роли государственной бюрократии. Между прочим, с этим связаны проявляемые в части российской элите очевидные симпатии к соответствующим фигурам своей истории – от Ивана Грозного до Иосифа Сталина. Однако в наше время ситуация отличается от XVII-XVIII веков. Сегодня за Польшей и Украиной находится не Пруссия и Австрия, с которыми можно договориться, а Европейский Союз, а также США.
Кроме того, активная часть российского общества из числа городского населения слишком глубоко интегрирована в мировое сообщество. Очевидно, что идеи милитаризма и имперского строительства для нее не являются слишком привлекательными. Хотя, понятно, что государство в принципе может игнорировать их мнение. По крайней мере до тех пор, пока есть консервативное большинство. Но сложность здесь заключается в том, что как раз эта часть населения главным образом зависит от государства. В то время, как государство в России уже контролирует практически все ресурсы и больше их взять неоткуда. При этом сырьевые ресурсы не слишком надежный источник финансирования для имперской модели, которая по определению является очень затратной. Соответственно, поддерживать или вернее содержать консервативное большинство со временем становится весьма затруднительным.
Но самое главное, что накопленная военная мощь имеет смысл, если ее можно применить или заставить кого-то подумать, что ты в принципе можешь это сделать. У Российской империи была такая возможность. Сегодня это становится весьма затруднительным. Тем не менее, если у вас есть военные ресурсы и все думают, что вы в состоянии их использовать, то почему бы не сделать это, тем более, если другие ходы уже невозможны.
Скорее всего, именно поэтому во время апрельского кризиса Россия направила на украинскую границу так много войск из других районов страны. Это была такая стратегическая игра в «гляделки», как у детей или боксеров, кто первым моргнет. С этой точки зрения получается, что первым моргнул Байден. 13 апреля он позвонил Путину, договорился о личной встрече, после чего американцы развернули свои военные корабли, которые шли в Черное море. Хотя до этого 2 апреля он звонил украинскому президенту Владимиру Зеленскому и вроде бы обещал ему поддержку.
Несомненно, что российским властям звонок Байдена Путину позволил сохранить лицо. Они заявили о завершении учений и отвели большую часть войск в места постоянной дислокации. Хотя в Украине писали, что при этом ушли далеко не все, а во многих случаях тяжелая техника осталась на месте. Тем не менее, отвод российских войск произошел, военные корабли США в апреле ушли из Черного моря и это стало фактором определенной деэскалации конфликта.
Если согласиться, что главным для российской стороны было произвести впечатление на США и Байдена, то все выглядело так, что своего в Москве добились. Хотя сразу после звонка Путину Байден ввел с 14 апреля новые санкции против России. Таким образом, уже американская сторона сохранила свое лицо.
На первый взгляд санкции выглядели грозно, они впервые коснулись государственного долга России, но только в части первичного размещения государственных облигаций. Гораздо более тяжелые последствия имел бы запрет американскими инвесторам действовать на вторичном рынке российского долга. В таком случае России пришлось бы больше выделять денег для предоставления собственным банкам, чтобы они выкупали государственный долг и финансировали таким образом расходы бюджета. Собственно, это в любом случае было бы увеличение эмиссии денег, что привело бы к росту инфляции.
Но этого не произошло, что говорит о нежелании США полностью сжигать мосты в отношениях с Россией. Позднее уже в мае в США высказывались мнения, что с Москвой нужно разговаривать, несмотря на все разногласия. Но и в России явно не хотят совсем уж серьезной эскалации, которая привела бы к слишком жестким мерам против ее экономики и истеблишмента. В противном случае Россия на другом уровне готовилась бы к противостоянию с Западом и это не столько разговоры о готовности к отключению системы переводов SWIFT.
Скорее при таком варианте развития событий речь бы шла о валютном контроле, о выводе капиталов из западных банков, возможно, что о пусть формальной, но подготовке к усилению государства в экономике в неокейнсианском духе, в том числе в вопросе подготовки к автаркии. Однако в том же апреле в России писали об увеличении вывода капиталов, что было очевидным следствием напряженности. Центробанк России продолжал скупать на рынке доллары.
То есть, не наблюдалось никаких особо серьезных мер к полномасштабной конфронтации, тем более к войне, которая теоретически могла привести к максимально жестким санкциям. Причем, такие санкции могли быть проведены США по условному иранскому варианту. В свою очередь в конце апреля Европейский парламент озвучил свой список санкций в случае перехода Россией условной красной черты. В нем указаны аресты активов российских олигархов в Европе, отказ от покупки нефти и газа в случае начала войны против Украины и ряд других моментов. Понятно, что решения Европарламента не обязательны для исполнительной власти, но они отражают настроения европейского истеблишмента.
В самом общем смысле США и Европа по разному, но достаточно единодушно заявили о своей неготовности согласиться с жесткими действиями против Украины. Поэтому, хотя Москва условно выиграла в «гляделки» с США, но все равно вынуждена была отступить, не получив практически ничего на украинском направлении.
То есть, Москва использовала козырную карту в виде накопленной колоссальной военной мощи, но не получила от этого никаких особых дивидендов. Вашингтон сделал свой весьма сильный ход со звонком Байдена, предоставив Москве возможность отступить от Украины без потери лица в обмен на начало диалога между президентами, который может ни к чему не привести.
В данном случае даже некоторые возрастные моменты, которые свойственны Байдену, играют на американскую позицию. Россия в целом считает, что политику делают достигнутые договоренности между сильными лидерами могущественных государств. Примерно такой же линии поведения придерживался и предыдущий президент США Дональд Трамп. Однако в случае с Байденом, которого многие в России критиковали именно за возрастные ограничения, данный принцип уже не работает. То есть, нельзя встретиться и все решить в кулуарах. Москве приходится иметь дело с командой, которая опирается на относительно консолидированное мнение американского истеблишмента. Это явно системная политика. Поэтому звонок Байдена Путину был просто способом остановить Россию от совершения тех действий, которые могли бы иметь тяжелые последствия. В США наверняка полагали, что Россия блефует, хотя и играет по-крупному. Но в итоге решили ей подыграть.
Однако во всей этой истории не может не представлять интереса вопрос, что было бы, если в апреле вдруг действительно началась бы война. Этот вопрос интересен не столько в связи с вероятным ходом военного конфликта, сколько в контексте самой возможности применения силы для решения межгосударственных противоречий. Тем более, что ситуация становится все более сложной, в мире увеличивается число конфликтных ситуаций. В прошлом году мы видели пример военного разгрома Азербайджаном Армении, в этом году маленькую войну между Таджикистаном и Кыргызстаном.
В этом смысле сама только гипотетическая возможность начала наступления российских войск против Украины по обсуждаемым выше сценариям не может не вызвать беспокойства. Потому что и наступление из Белгорода и Крыма, и высадка десанта в Одессе и Николаеве это уже полномасштабная война России против Украины. Здесь уже нельзя будет скрыться за словами про «отпускников».
С пропагандисткой точки зрения не поможет и тезис про гражданскую войну в Украине, который активно используется многими спикерами в России. Потому что в отличие от 2014 года на украинской территории уже невозможно организовать масштабное выступление пророссийских сил с захватом администраций некоторых городов, которому теоретически должно будет помочь наступление российской армии. То есть, это будет именно военное вторжение. Конечно, можно рассчитывать на поддержку части населения в восточных украинских областях, но для этого надо сначала занять территорию.
С военной точки зрения у России несомненное преимущество над Украиной практически по всем моментам. На море ее флот имеет колоссальное преимущество и способен высадить любой десант на любом направлении. Между прочим, Украина начнет получать противокорабельный ракетный комплекс «Нептун» только в 2022 году. Следовательно, ей пока нечего противопоставить десанту. У российской армии огромное преимущество в ракетном вооружении. Теоретически она способна ударами «Калибров» и «Искандеров» вывести из строя не только военные пункты, но и важные инфраструктурные объекты, например, электростанции городов.
У России мощная авиация, у нее много новых самолетов, которые имеют неоспоримое преимущество над старыми украинскими Су-27 и Миг-29 родом из бывшего СССР. Российская армия имеет средства радиоэлектронной борьбы, которые превосходят все то, что есть у Украины. В конце концов, у России нет проблем с боеприпасами, которые, как стало недавно известно после взрывов складов, есть у Украины. И, наконец, у России есть хорошо подготовленные мобильные войска, укомплектованные контрактниками. На открытых степных пространствах Восточной Украины при поддержке с воздуха они способны совершать прорывы и стратегические обходы противника.
Так что теоретически вполне возможен план большой войны с разгромом украинской армии в открытом поле и выходом, условно говоря, на восточный берег Днепра. При этом оставшиеся в тылу наступающих войск изолированные части украинской армии по мере исчерпания ресурсов вынуждены будут сдаться. Возможно, что до этого дело не дошло бы, примерно так произошло в Карабахе. Здесь с захватом Шуши армянская армия в 20-30 тыс. бойцов оказывалась в стратегическом окружении. В Ереване предпочли прекратить войну на условиях Азербайджана, нежели чем рисковать капитуляцией своей армии.
Так что речь могла идти о глубоких прорывах механизированных колонн, об окружении тактических группировок украинской армии, о воздушных и морских десантах. В связи с тем, что России явно не стоило опасаться вмешательства Запада, кроме санкций, к которым в Москве говорят, что были готовы, то теоретически можно было сделать ставку на переговоры о мире после первых военных успехов.
Но сложность ситуации для России заключается в том, что украинская армия, возможно, в военном плане и уступает российской. Однако совершенно точно она сегодня очень мотивирована, в ней больше нет тех, кто теоретически может ориентироваться на российские интересы. Поэтому эта армия будет сопротивляться. Даже если на открытом пространстве она проиграет, то никто не мешает украинским военным укрепиться в городах. В этом случае для осуществления глубоких прорывов России понадобится больше войск, чем те 100 тыс., которые были недавно сконцентрированы на границах с Украиной. Потому что придется блокировать украинские гарнизоны в городах и контролировать линии коммуникаций на обширных территориях.
Кроме того, при всех усилиях российской пропаганды представить, что это гражданская война, это все равно будет выглядеть как вторжение. Поэтому не исключено, что в кратчайшие сроки в городах на Востоке Украины появится значительное число добровольцев, помимо обычных войск территориальной обороны. В любом случае придется брать многие города в осаду.
Сложность в данном случае заключается в том, что российским военным для закрепления первоначального успеха придется вводить в дело войска из призывников, только контрактников явно будет недостаточно. Кроме того, у украинской армии достаточно оружия, в том числе современного, вроде американских противотанковых комплексов «Джавелин» и антибатарейных радаров. Но даже устаревшее советское оружие способно наносить потери, к примеру, комплексы ПВО или артиллерия. Поэтому неизбежны довольно большие потери.
Но даже глубокое продвижение не гарантирует быстрого успеха при столкновении с мотивированным противником. А если не будет быстрого успеха, тогда сразу же резко возрастет цена войны. По сути, у России, несмотря на все ее военное превосходство, более сложная задача, чем у Украины. России надо быстро победить, значит, наступать, а Украине надо защищаться и контратаковать, к примеру, она может это делать с западного берега Днепра. При этом она может рассчитывать на симпатии со стороны Европы. Это означает если не прямую поддержку, то поставки оружия и боеприпасов.
В любом случае такой конфликт не несет ничего хорошего ни одной из сторон, в нем участвующих. В определенном смысле надо сказать спасибо Байдену. Своим звонком он избавил не столько всех нас от совершенно ненужного противостояния, сколько некоторые горячие голова от соблазна его начать. Война никому не нужна, особенно если она будет стоить очень дорого. Как и во всем, главный вопрос всегда заключается в цене. Поэтому успех в современных войнах зависит от того, какую цену ты готов за это заплатить. Соответственно, тактика малых народов в таких конфликтах как раз заключается в их способности упорным сопротивлением заставить более сильного нападающего заплатить слишком большую для него в условиях современного мира цену.