В этом году Афганистан снова стал всем особенно интересен. Конечно, интерес к развитию событий в этой стране никогда особенно не пропадал, но все же он был далек от бурных событий девяностых годов или даже от ранних двухтысячных, когда международная коалиция держала в этой стране почти полторы сотни тысяч своих солдат и вела борьбу против боевиков движения Талибан.
Во многом это было связано с тем, что в последние годы ситуация в Афганистане была относительно предсказуема. И главной причиной этого было широкое участие США во внутриафганских делах. Причем, в данном случае речь шла не о масштабном применении американских военных сил. Между прочим, очень похожая ситуация была в Ираке, где американцы также сначала вели масштабные боевые действия, затем вывели основную массу войск, но сохранили свое влияние на иракскую элиту.
В Афганистане американцы сегодня выступают в роли посредника в отношениях между афганскими политическими группировками, что удерживает их от выяснения отношений. Естественно, что межобщинная напряженность в этой стране была практически неизбежной после 40 лет гражданской войны. Тем более, что как следствие длительного конфликта в Афганистане сегодня много весьма активных и, что немаловажно, вооруженных общин.
При этом американское влияние основывается не столько на военных силах, сколько на финансовых возможностях. Вашингтон финансирует содержание афганского правительства, армии, сил безопасности и целого ряда вооруженных милиций в разных провинциях страны. Собственно, именно американская финансовая помощь, естественно, что с участием некоторых других стран, была важным фактором стабильности в Афганистане.
Характерно, что в это же самое время соседи Афганистана, особенно Иран и Пакистан, были предельно сдержаны в своей афганской политике, несмотря даже на непростые отношения с США. Особенно это было характерно для Ирана, у которого в Афганистане всегда были серьезные интересы и значительные группы поддержки. Причем, это не только этническая группа хазарейцев, исповедовавших шиитскую версию ислама, но также и другие дариязычные группы населения. К примеру, жители соседней с Ираном провинции Герат, их еще называют герати, они являются частью таджикской общины Афганистана, но обладают своей спецификой, как, впрочем, и городские жители Кабула, и горцы из Панджшера и Бадахшана.
Но даже Иран не стремился использовать свои возможности в Афганистане против американцев в самые сложные моменты отношений между ними. В том числе потому, что хазарейцы, как и другие общины были глубоко интегрированы в структуры нынешней афганской власти. В обмен на поддержку на выборах и обеспечение безопасности в населенных ими провинциях, хазарейцы получали от властей в Кабуле весьма солидные дивиденды. Поэтому они не стали бы рисковать этим даже ради иранских интересов.
Однако если в настоящий момент фактически все в Афганистане зависит от американской финансовой помощи, а также выполнения ими функции посредников в урегулировании внутриафганских отношений, то, естественно, что намерение США уйти из Афганистана не могло не вызвать, если не беспокойства, то ожидания больших перемен. Причем, это должно было произойти как в самом Афганистане, так и во всех внешних странах, которые прямо или косвенно заинтересованы в развитии событий в этой стране. Среди них Иран, Китай, Пакистан, Россия, Индия и многие другие.
Потому что, если американцы на самом деле уйдут и Талибан войдет в афганскую власть, то ситуация сразу изменится и всем главным региональным игрокам надо будет определяться, какую тогда линию поведения им следует занять в отношении Афганистана. При этом некоторые будут думать о возможных рисках, а другие, напротив, о возникающих возможностях. В любом случае без американцев это будет совсем другая реальность для всего региона вокруг Афганистана.
29 февраля в столице Катара Дохе специальный представитель президента США Залмай Халилзад подписал соглашение с движением Талибан об урегулировании ситуации в Афганистане. Характерно, что при подписании присутствовал государственный секретарь Майк Помпео, хотя он и не подписал бумаги. В то же время со стороны Талибан соглашение подписал Мулла Барадар, но при этом он не является главой этой организации.
Все эти детали на самом деле не так существенны. Понятно, что договаривающиеся стороны таким образом оставляют себе возможности для маневра на тот случай, если соглашение не удастся выполнить. Особенно это характерно для американцев.
Важно другое. По сути, речь идет о переговорах США и подписании ими соглашения с организацией, о которой мало что известно. Вернее, известно достаточно много, но почти все связано с ее прошлым. Что касается настоящего, то понимание современного Талибана это задача со многими неизвестными.
Например, можно ли говорить сегодня о существовании какого-либо политического центра, какой был во времена Муллы Омара? Причем, речь не идет об общем лидере, вроде того же Муллы Омара или Муллы Ахтар Мансура, который был убит американскими беспилотником в мае 2016 года. Лидера можно заменить, главное все-таки это организация. Например, такая как палестинское движение «Хамас» или ливанская «Хезболлах».
Если говорить о Талибан, то сразу возникает вопрос, можно ли говорить, что существует некая организация вроде «Хезболлы» или это все-таки больше зонтичный бренд, объединяющий самые разные группы, выступающие против правительства в Кабуле и американского присутствия. Если согласиться с последним предположением, что кого тогда представляют переговорщики в Дохе и кто обеспечивает связи с разными организациями, выступающими под флагом Талибан в Афганистане и Пакистане? Или все же стоит говорить не об организации, а об отдельных племенах, полевых командирах, влиятельных старейшинах и традиционных улемах. Причем, многие из них выступают не столько за идеологию Талибан, сколько ведут борьбу за свои интересы в отдельных долинах и районах Афганистана.
Например, один из видных представителей военного крыла Талибан Сиражуддин Хаккани поддержал соглашение в Дохе. В начале 2010-ых очень часто говорили о существовании некоей «сети Хаккани», по имени его отца Джалалуддина Хаккани, как самом радикальном крыле внутри Талибан. Однако, еще ранее в начале 1990-ых годов Джалалуддин Хаккани был известен, как вождь пуштунского племени дзадран, у которого были вполне конкретные интересы в афгано-пакистанском приграничье.
Еще один важный вопрос, в каком состоянии находятся сегодня связи Талибан с пакистанскими религиозными организациями, главным образом «Джамиат-и улема-и ислами»? В частности, в провинции «Хайбер-Пахтунхва», бывшей Северо-Западной пограничной провинции, до сих находится до тысячи медресе. Десятки тысяч учеников из этих медресе, в основном пуштунского происхождения, составляли костяк военных сил Талибан в 1990-ых годах. Именно отсюда Талибан и получил свое название.
Соответственно, возникает далеко не праздный вопрос, можно ли говорить, что студенты из этих медресе по прежнему пополняют отряды Талибан, которые ведут войну на территории Афганистана? И если это так, то какова в данном случае позиция властей Пакистана, потому что понятно, что без их согласия было бы невозможно, чтобы множество студентов из религиозных учебных заведений, контролируемых при этом пакистанской партией, могли вступать в ряды афганского Талибана.
Если же этого не происходит, то тогда кто все те боевики Талибан, которые по непроверенной информации контролируют значительную часть территории Афганистана? Потому что на востоке не бывает совсем уж непонятных людей, всегда они с кем-то ассоциированы, входит в те или иные группы взаимной поддержки. Это могут быть или общины, или племена, или большие семьи, или религиозные объединения и т.д.
В связи с этим актуален еще один момент, какие сегодня отношения у Талибан с пакистанской межведомственной разведкой. В 1990-ые годы считалось, что это именно она организовала это движение с тем, чтобы преодолеть хаос в этой стране.
Это все далеко не праздные вопросы, потому что от этого зависит, будут ли талибы выполнять соглашение с американцами. Кроме того, от этого также зависит, с кем на самом деле должно вести переговоры правительство в Кабуле? То есть, кого именно представляют талибы из Дохи. Может быть так называемую Шуру (Совет) пакистанского города Кветты, или группировку Хаккани, или множество полевых командиров внутри Афганистана с разной степенью самостоятельности?
Если речь идет о различных боевиках на местах внутри Афганистана, то в какой мере они представляют Талибан в целом, а в какой собственные локальные интересы? Например, в провинции Нангархар большая часть пуштунского населения состоит из трех крупных племен – момандов, шинвари и хугиани. Между ними всегда были непростые отношения. Например, после вывода советских войск губернатором стал выходец из племени шинвари и его бойцы защищали столицу Джалалабад от исламской оппозиции, которую поддерживало племя хугиани.
В провинции Пактия гильзайское племя ахмадзай в значительной части поддерживало исламскую оппозицию, несмотря на то, что к нему относился тогдашний президент Наджибулла. Но ахмадзаи отказались участвовать в штурме города Хост, потому что штурм возглавил упомянутый выше Джалалуддин Хаккани во главе племен дзадран. Соперничество между дзадранами и ахмадзаями в этой провинции имело давние традиции.
Между прочим, нынешний президент Ашраф Гани также относится к гильзаям-ахмадзаям. Вообще значительную часть населения восточных пуштунских провинций составляют именно пуштуны из племени гильзаев. В то же время в провинциях Кандагар и Гильменд преобладают пуштуны из племени дуррани, к их числу относился предыдущий президент Хамид Карзай.
Племенные пуштуны сначала боролись против талибов, затем были лояльны им, многие воевали за них в 1990-ых годах. В 2000-ых они воевали против иностранцев и особенно против Кабульского правительства, потому что в его составе тогда преобладали северные национальные меньшинства. В те годы пуштунский племенной юг и юго-восток были зоной постоянных конфликтов.
С тех пор ситуация изменилась. Президент Гани провел частичную пуштунизацию аппарата управления. Ему удалось сместить многих влиятельных губернаторов, например, таджика Атта Мохаммад Нура в провинции Балх. В пуштунских районах уже нет военных из национальных меньшинств, как это часто было в 2000-ых. Более того, власти оплачивают местную милицию, которая в ответ должна отвечать за порядок.
К тому же в политической жизни в Кабуле сегодня участвуют многие влиятельные пуштуны из самых разных групп и племен. В нее включился даже Гульбеддин Хекматиар, один из наиболее непримиримых противников западного присутствия и афганского правительства. Но он также был противником Талибан во второй половине 1990-ых годов. Это было связано в том числе и с идеологическими противоречиями. Талибы придерживались так называемой деобандийской версии ислама, близкой к идеологии пакистанской «Джамиат-и улема-и ислами». В то время как Хекматиар был близок к идеологии «Братьев-мусульман».
Поэтому, когда речь идет о переговорах Талибан с Кабулом, то возникает вопрос, кто, собственно, должен сесть за стол переговоров с обеих сторон. Потому что при власти Талибан все пуштуны за немногими исключениями в основном поддерживали эту организацию.
Сегодня пуштуны неоднородны, их интересы разделены между многими политическими группировками, отдельными племенами и, что немаловажно, детрайбализированным населением городов. В любом случае в политической жизни в Кабуле задействовано много пуштунских политиков. Они представляют различные политические группы, как тот же Хекматиар. Другие связаны с отдельными племенами, например, дуррани и гильзаями, а также многими другими, влияние которых имеет значение на местном уровне, шинвари, хугиани, моманды. Некоторые из них ориентированы на США, другие на Пакистан.
Аналогичным образом возникает вопрос о национальных меньшинствах. Они весьма многочисленны и имеют собственные военно-политические группировки. Самым крупным меньшинством являются дариязычные таджики, которые делятся на несколько отдельных групп – герати, кабули, панджшерцы, бадахшанцы. Весьма значительную группу представляют говорящие на дари хазарейцы, а также чараймаки. Кроме того, есть еще тюркоязычные узбеки и туркмены. В совокупности они составляют до половины населения Афганистана.
У каждой группы есть свои интересы и, что немаловажно, своя вооруженная милиция. Кроме того, таджики еще с начала 2000-ых годов широко представлены в службе безопасности и армии кабульского правительства. Но и таджики сегодня также политически неоднородны.
К примеру, влиятельная группа панджшерцев, некогда объединившихся вокруг личности Ахмад Шах Масуда, сегодня разделена на несколько соперничающих групп. С одной стороны, родственники Масуда, в частности его брат Ахмад Зия Масуд. С другой стороны, сторонники Абдуллы Абдуллы. Кроме того, есть также и те, кто поддерживает президента Ашрафа Гани. Например, вице-президентом у него сейчас является таджик Амрулла Салех, бывший руководитель афганских спецслужб и заместитель инженера Арефа, бывшего начальника службы безопасности Масуда.
И вот теперь все вместе они должны сесть за стол переговоров с группами, представляющими интересы Талибан. Потому что, если вдруг за этот стол сядет только президент Гани от имени правительства в Кабуле, то это не будет выглядеть легитимно не только с точки зрения национальных меньшинств, но также и со стороны части пуштунов.
Хотя, очевидно, что когда американские представители из команды Залмая Халилзада делали прогноз развития ситуации в связи с подписанием соглашения с Талибан, то они предполагали, что речь пойдет именно о переговорах Ашрафа Гани с талибами. Они явно не собирались садить за стол переговоров всех многочисленных политиков Афганистана. Но для этого им было необходимо легализовать Гани в качестве президента. Потому что на момент подписания соглашения американцев с Талибан, в Кабуле еще не было президента. И вот 9 марта 2020 год в Кабуле состоялась инаугурация Гани.
Между прочим, весьма характерно, что на этом мероприятии присутствовало весьма много высокопоставленных пакистанцев. Таким образом они выражали поддержку Гани. Более того, их участие означало прямую заинтересованность Пакистана в том, чтобы именно он представлял Кабул на переговорах с Талибан. С учетом традиционно большой роли Пакистана в судьбах Талибан, а также его значительной заинтересованности в том, чтобы в Афганистане было лояльное пакистанским интересам правительство, в Исламабаде явно не хотели бы вести переговоры со всем спектром политических сил и движений Афганистана, им вполне достаточно было только Гани.
Однако в тот же самый день в Кабуле прошла инаугурация бывшего главы исполнительной власти Афганистана Абдуллы Абдуллы, основного соперника Афрафа Гани на президентских выборах. Он занимал этот пост по итогам соглашения после предыдущих выборов в 2014 году. Тогда по итогам выборов также, как и в 2019 году, возникла тупиковая ситуация, когда было невозможно определить победителя.
Вернее вопрос заключался в том, что Абдулла Абдулла не признавал результаты выборов, в связи с чем возникала ситуация политической неопределенности. Поэтому под нажимом американцев Гани и Абдулла договорились, тогда и был создан пост главы исполнительной власти, которого не было предусмотрено в Конституции Афганистана.
Хотя можно вспомнить еще и выборы 2009 года, когда Абдулла Абдулла не стал участвовать во втором туре выборов, в которые он вышел вместе с Хамидом Карзаем. Тогда это также было результатом достигнутых договоренностей. Потому что, если бы Абдулла Абдулла принял бы участие во втором туре выборов, тогда возникла бы такая же ситуация, как сейчас после выборов 2019 года. Он бы тогда также не признал результаты выборов, которые были бы примерно похожими обоих кандидатов. Это связано с тем, что за Абдуллу Абдуллу обычно голосуют национальные меньшинства – таджики, хазарейцы и другие. Хотя сам Абдулла Абдулла называет себя пуштуном, его отец был видным политиком времен эмира Захир-шаха, но как политик он связан с дариязычными меньшинствами и ассоциируется с ними.
Теперь же переговоры, очевидно, зашли в тупик, ни представителям Ашрафа Гани, ни американцам, не удалось договориться с Абдуллой Абдуллой. Поэтому он и решил провести свою собственную инаугурацию. В результате в Афганистане де-факто стало два президента.
24 марта в Кабул прилетал госсекретарь Майк Помпео, чтобы попытаться уговорить соперников договориться. Но это ему не удалось. Из Кабула он полетел в Катар, где встретился с Муллой Барадаром. После всех этих встреч он выразил разочарование сложившейся ситуацией и сообщил о сокращении на 1 млрд. долларов в год финансирования афганского правительства.
Интересно, что он сказал о «создании команды, которая может вступить в широкие переговоры со всеми афганцами». По сути, здесь Помпео отметил ключевой момент сложившейся ситуации – отсутствии возможности сформировать команду от Кабула для переговоров с Талибан.
В этой ситуации самый интересный вопрос связан с тем, почему в этот раз не получилось договориться с Абдуллой Абдуллой? Что изменилось в афганской политической системе, что он и те, кто его поддерживает, могли позволить себе фактически проигнорировать мнение Вашингтона, который как раз разыгрывает свою партию с Талибан?
Проблема в том, что американцы не учитывают позицию общин национальных меньшинств. Фактически их поставили перед фактом. Но для них Талибан это очень опасный противник и не только в связи со своей высокой степенью религиозности. В годы своего правления талибы ассоциировались с идеей пуштунской реставрации. Причем, реставрации в самой архаичной из возможных форм. Это как раз и было связано с деобандийской версией ислама, но также и архаичными представлениями племенных сельских пуштунов о правильном обществе.
Национальные меньшинства в любом случае не вписывались в эту картину мира. Соответственно, они не могут не опасаться за то будущее, в котором власть может перейти к талибам. Хотя речь вроде бы идет о межафганских переговорах, но если там с талибами будут договариваться Ашраф Гани и его окружение, то большой вопрос станут ли они отстаивать интересы национальных меньшинств или смогут ли они это сделать, если американцы окажут на них давление? Участие высокопоставленных представителей из Пакистана на инаугурации Ашрафа Гани только усиливало негативные ожидания. Слишком уж все становилось похожим на 1990-ые годы.
Эти опасения не могли не создать у общин национальных меньшинств страха за свое будущее. Тем более, что Гани вообще американский профессор, он всегда может уехать в США, они же останутся с Талибан, теми пуштунами, которые мечтают о реставрации и Пакистаном.
Широкое участие Пакистана не могло не вызвать опасений и у националистически настроенных пуштунов, в основном это городские жители. Любое более или менее самостоятельное и модернистское правительство из пуштунов всегда критично настроено к Пакистану из-за линии Дюранда, сегодня это граница между двумя странами. Поэтому при президенте Хамиде Карзае из племени дуррани отношения между двумя странами были не очень хорошими. Для Пакистана лучшим вариантом является приход к власти в Кабуле тесно связанного с ним правительства. Талибан их всегда в этом плане устраивал. Но устроит ли это нынешнюю пуштунскую городскую элиту, это тоже вопрос.
В общем вопросов внутри Афганистана настолько много, что совершенно непонятно, как их собираются решать американцы с тем, чтобы реализовать свою сделку с Талибан. Поэтому очень похоже, что они не особенно готовились к ее проведению.
Скорее всего, администрация президента Дональда Трампа подошла к соглашению с Талибан примерно также, как к другим попыткам разрешить застарелые тяжелые конфликты. Например, как печально известная так называемая «сделка века», когда Трамп договорился с правыми израильскими политиками об урегулировании палестинского конфликта на их условиях, без участия, собственно, палестинцев. Еще один пример, когда Трамп встречался с северокорейским лидером Ким Чен Ыном и полагал, что он таким образом может решить проблему ядерного оружия Северной Кореи.
Собственно, все эти попытки своего рода «кавалерийской атакой» добиться быстрого результата заведомо обречены на провал. Но Трампу нужны «быстрые победы», чтобы выиграть предстоящие выборы, поэтому он и ведется на предложения тех, кто ему их обещает.
Поэтому сделка с Талибан слишком сырая по своему содержанию. Поэтому у нее нет перспектив, кроме как силой вынудить национальные меньшинства подчиниться новым правилам игры. Но готовы ли они на это? Похоже, что нет, слишком высока для них цена вопроса.
Именно это и стало причиной отказа Абдуллы Абдуллы договариваться с Ашраф Гани. Потому что это означало бы признать любые договоренности США с Талибаном. То есть, фактически вручить свою судьбу в чужие руки.
Но этого можно добиться только силой. Понятно, что это будет очень непросто. Перед лицом общей угрозы национальные меньшинства и даже городские пуштуны могут объединиться. Тем более, что они понимают, что будущие президентские выборы в США могут изменить ситуацию. Для них логично, как минимум, протянуть время и вынудить либо Трампа, либо его преемника учесть все-таки и их интересы на переговорах с талибами.
Конечно, для Трампа было бы здорово заявить американскому народу перед выборами, что он решил проблему Афганистана и вывел войска из этой страны. Собственно, ему и необходимо то только это, написать об этом Твиттере. Потом все равно где-нибудь в Огайо никто проверять ничего не будет. И вот тут на пути встали какие-то афганские национальные меньшинства. Понятно, что Трамп не очень доволен.
Так что маловероятно, что эта сделка США с Талибаном завершится чем-то реальным. По крайней мере, не в ближайшее время. В ближайшее время все будут заняты другими проблемами, а новая «кавалерийская атака» Трампа увязнет в очередной тупиковой ситуации, созданной в том числе его усилиями.