К началу 2024 года война России и Украины окончательно зашла в позиционный тупик. Хотя на фронте продолжаются локальные операции, но особого продвижения нет ни на одном участке. Украинское наступление в направлении на Токмак к осени увязло в российской обороне и фактически прекратилось. Правда, украинцы захватили плацдарм на левом берегу Днепра, но его удержание требует от них больших усилий и связано с серьезными потерями.
В свою очередь попытка российской армии перехватить инициативу и с осени 2023 года перейти в наступление на целом ряде направлений – от купянского до авдеевского (донецкого), не принесла особых результатов. Хотя в ходе упорных боев был занят небольшой город Марьинка в Донецкой области, но это явно не настолько значительный итог в сравнении с затраченными на это весьма значительными ресурсами.
На этом фоне воюющие стороны все активнее строят оборонительные сооружения, окапываются, минируют свои позиции и, что особенно важно, подсчитывают имеющиеся ресурсы. Когда речь идет о войне на истощение, где уже невозможны прорывы войск сквозь плотную оборону, тогда наличие ресурсов становится ключевым условием.
В целом на начало 2024 года с точки зрения располагаемых ресурсов Россия находится в более выгодном положении, чем Украина. В первую очередь у нее существенно больше людей, которых можно мобилизовать и больше возможностей осуществлять призыв, в том числе самыми жесткими методами. Понятно, что до 17 марта 2024 года, когда пройдут президентские выборы, Москва, скорее всего, не будет проводить мобилизацию, как осенью 2022 года. Но после выборов она вполне может мобилизовать, сколько ей потребуется. Это может быть и полмиллиона, и миллион.
В России заявляют, что на фронте находится 617 тыс. военнослужащих, такую цифру 14 декабря прошлого года назвал президент России Владимир Путин. В Украине называют меньшее число российских войск в районе проведения боевых действий, но все равно это минимум от 400 до 500 тыс. Кроме того, Россия каждый месяц может набирать еще какое-то число людей по контракту. Это позволяет в целом компенсировать текущие потери.
В Украине на 12 декабря 2023 года по словам президента Владимира Зеленского в сухопутных войсках насчитывается 600 тыс. человек. Ранее в сентябре министр обороны Рустем Умеров заявил, что в ВСУ состоит 800 тыс. человек, еще 200 тыс. в различных других формированиях. Тем не менее, в Украине активно обсуждают возможную мобилизацию. В декабре президент Зеленский сказал, что военные заявили ему о необходимости призыва 500 тыс. человек. 4 января 2024 года главком ВСУ Валерий Залужный в Верховной Раде заявил: «Мне нужны люди… кем мне воевать?». В середине января здесь будут рассматривать предложенный правительством более жесткий закон о мобилизации.
Но с проведением призыва все больше трудностей. С одной стороны, украинские власти в 2023 году приняли явно популистское решение уволить всех военкомов, среди которых некоторые серьезно обогатились за время войны. Однако новые люди не могут организовать процесс призыва, по крайней мере, так, как это было раньше. В ноябре прошлого года депутаты из профильного комитета Верховной Рады говорили, что мобилизация провалилась. Периодически появляющиеся видео с эксцессами на улицах украинских городов, где ловят уклоняющихся от мобилизации, не способствуют решению вопроса.
В России тоже проводят облавы на военнообязанных, но для ее властей это не представляет таких трудностей, как для демократических властей Украины. Жесткость действий Москвы при организации призыва вполне вписывается в общую концепцию ее имиджа сильной и даже жестокой власти. В этом смысле у нее нет ограничений. Единственное, что ее сдерживает, это предстоящие 17 марта выборы.
Но в Украине власти выглядят более уязвимыми перед общественным мнением, как и в любом демократическом государстве. Поэтому очевидно необходимая сегодня жесткость при организации мероприятий по ведению войны требует от них слишком значительных усилий и несет серьезные риски для политической репутации. Именно поэтому главком ВСУ Залужный 4 января фактически оказывал давление на депутатов Верховной Рады с тем, чтобы побудить их принять более жесткий закон.
Но для всех участников процесса с обеих сторон конфликта сложность ситуации заключается в том, что, если фронт уже остановился, то мобилизация не поможет кардинально изменить ситуацию. Количество людей на фронте, безусловно, имеет значение, но для прорыва укрепленных линий обороны, разгрома противника и занятия больших территорий это уже не является ключевым фактором успеха.
В этой связи можно вспомнить ирано-иракскую войну 1980-1988 годов. Это был ближайший пример тяжелейшего противостояния между двумя соседними странами. Ирак попытался воспользоваться ослаблением Ирана после революции 1979 года и захватить населенную этническими арабами нефтедобывающую провинцию Хузестан. После первых неудач Иран провел мобилизацию, в том числе собрал мотивированную исламской революцией молодежь, и отвоевал занятые территории.
При этом иранцы использовали «живые волны», бросая десятки тысяч добровольцев и мобилизованных на укрепленные позиции Ирака. Затем стороны увязли в позиционной войне и начали «войну городов», обстреливая города противника ракетами, артиллерией и нанося воздушные удары. Кроме того, в Персидском заливе они топили танкеры друг друга и нейтральных государств, пытаясь нарушить торговлю нефтью.
Ираку помогали арабские страны Персидского залива, США, Франция, Великобритания. Иран покупал оружие у Китая, Пакистана, Северной Кореи, Ливии. СССР поставлял оружие главным образом Ираку. Кроме того, обе стороны пытались использовать силы, оппозиционные правящим режимам. Ирак поддерживал иранских курдов, которых в Иране называли сепаратистами, а также леворадикальную иранскую организацию «Моджахедов иранского народа». В свою очередь Иран поддерживал иракских курдов, соответственно, в Ираке их считали сепаратистами. В Тегеране попытались опереться на иракских шиитов, но весьма жесткий режим Саддама Хусейна не предоставил им такой возможности. К тому же Саддам противопоставил арабский национализм религиозной солидарности с персами-шиитами. В итоге в 1988 году война закончилась ничем, стороны остались при своих, но понесли тяжелые потери.
В этой истории важно, что враждующие стороны оказались способны сравнительно долго продолжать позиционную войну, которую они сопровождали «войной городов» и «танкерной войной». После этого эпического противостояния больше не было примеров подобной войны на истощение сил сторон. Все остальные войны были сравнительно короткими, если сражались регулярные армии и весьма длительными, если речь шла о партизанской войне.
По сравнению с ирано-иракской войной данная война между Россией и Украиной привела к появлению в военном деле новых тенденций. В частности, она наглядно продемонстрировала, что прорыв заранее подготовленной эшелонированной обороны не могут гарантировать ни большие массы пехоты, ни значительное количество танков, ни даже количество артиллерии. В последние полгода в ходе своих наступлений и российские, и украинские войска де-факто медленно прогрызают оборону противника небольшими пехотными подразделениями. Потому что любые более крупные пехотные формирования с техникой будут замечены еще за много километров до линии фронта и будут атакованы, либо на марше, либо в момент подхода к линии боевого столкновения. В то время как в 1980-ых годах иранцы могли концентрировать на отдельном участке фронта 100-120 тыс. солдат и 500 танков против 20-30 тыс. иракских солдат относительно незаметно для последних. Но даже в случае прорывов иранской армии иракцы успевали создать в ближайшем тылу новые линии обороны.
В этой войне при обнаружении крупных формирований противника или при концентрации войск на одном участке фронта противник может быстро перебросить на угрожаемое направление резервы артиллерии, ракетных установок залпового огня, сконцентрировать их, нанести тяжелые потери и сорвать попытку наступления. Между прочим, скорее всего именно поэтому последние два месяц российские войска атакуют сразу на многих направлениях – от Купянска через Авдеевку и до левобережья Днепра.
Если у вас на фронте полмиллиона солдат и пару тысяч танков, но вы не можете их сконцентрировать для организации удара в духе первой или второй мировой войны, тогда логично атаковать на всех возможных направлениях сравнительно небольшими группами. Этим можно держать украинцев в напряжении, особенно с точки зрения ограниченного количества артиллерии и боеприпасов к ней и добиваться таким образом локальных успехов, выдавливая их с занимаемых позиций.
Однако в применении такой тактики есть свои трудности. Потому что противник имеет достаточно времени для того, чтобы создать новую линию укреплений в ближайшем тылу. Когда украинцы проводили наступление летом прошлого года, у них были такие же сложности. Хотя они вышли на главную линию обороны в районе Вербового и Работино, но это заняло у них много времени, которого было более чем достаточно российской армии для создания новых оборонительных сооружений.
В целом переход к позиционной войне связан с тем, что стороны больше не имеют возможности наступать и мобилизация здесь по большому счету не поможет. Если только речь не идет о дополнительных пяти или шести годах войны. Но еще раз важно отметить, что украинцы более чувствительны к большим потерям, чем россияне и у них в целом меньше людей, чем в России. Понятно, что в таком случае очень трудно объяснить обществу стратегию дальнейших действий. Получается, что теперь непросто будет добиться выхода на границы 1991 года, что было заявлено в Украине в качестве цели этой войны. Причем, это будет сложно сделать не только нынешними силами, но даже и в случае дополнительной мобилизации. Потому что кроме людей необходимо еще и оружие, с чем есть очевидные сложности.
С точки зрения наличия оружия в настоящий момент положение России выглядит более предпочтительным. По некоторым весьма неточным данным она в состоянии самостоятельно производить до 2 млн. снарядов в год. Соответственно, может расходовать примерно 5,5 тыс. снарядов в день. Конечно, это не сравнить с 50-60 тыс., которые, опять же по непроверенным данным, российские войска якобы выпускали в сутки во время операции под Бахмутом прошлой зимой. Но даже если их было тогда меньше, все равно к настоящему моменту запасы снарядов истощились, и Россия использует их в гораздо меньших объемах.
Но все-таки собственное производство снарядов является важным преимуществом России. К этому можно добавить некоторое их количество, которые поступают из Северной Кореи. В любом случае у российской армии достаточно снарядов для ведения позиционной войны. Может быть их недостаточно для организации артиллерийского наступления в духе второй мировой войны, или хотя бы как под Бахмутом прошлой зимой, но для долгой войны на истощение их хватит.
Сколько снарядов может сегодня производить Украина точно неизвестно. По опять же весьма непроверенным данным сегодня она якобы выстреливает только 2 тыс. снарядов в сутки, а летом могла делать вроде бы до 7 тыс. выстрелов. Сколько на самом деле снарядов у Украины есть на каждый день неизвестно, но точно их меньше, чем было летом. В данном случае имеет значение, что украинская армия критически зависит от внешних поставок.
Но в Европе и США пока не могут развернуть производство достаточного количества боеприпасов для того, чтобы удовлетворить все потребности Украины. Так, Европа не смогла выполнить заявленный в прошлом году план поставок Украине одного миллиона 155 мм. снарядов. Характерно, что в последней поставке военной помощи из Германии в начале 2024 года было всего 10 тыс. снарядов калибра 155 мм. Этого хватит только на несколько дней интенсивных боев.
В начале декабря 2023 года газета «The Washington Post» утверждала, что косвенные поставки снарядов из Южной Кореи Украине летом того же года оказались больше, чем поставки из Европы. Сеул сразу опроверг информацию о поставках летального оружия в Украину. Однако в целом ряде сообщений говорилось, что Южная Корея поставила США около 300 тыс. снарядов калибра 155 мм., что позволило им поставить свои снаряды украинской армии.
В любом случае вопрос с нехваткой снарядов стоит очень остро. Промышленные мощности в Европе и США не дают возможности быстро нарастить их поставки, для их развертывания требуется время. Хотя и у России также достигнут предел в использовании имеющихся технологических мощностей. Их расширение потребует новых инвестиций, что затруднительно в условиях санкций. Но они уже есть, в то время как Европе и США нужно время для налаживания производства.
В начале 2023 года в США производили 14 тыс. снарядов калибра 155 мм. в месяц. Осенью уже 28 тыс., а в 2025 году они планируют производить 100 тыс. Но понятно, что Украина не может рассчитывать на все эти объемы. К примеру, можно вспомнить историю с поставленными Украине всего 50 американскими танками «Абрамс» при наличии только в запасах США нескольких тысяч единиц. К этому стоит добавить ситуацию с конфликтом вокруг сектора Газы, который балансирует на грани перехода в региональный конфликт. В этом случае американские снаряды потребуются еще и Израилю.
Несомненно, что американцы и европейцы в любом случае будут поставлять оружие и боеприпасы украинцам. Они не могут допустить их поражения. Но маловероятно, что этого будет достаточно для полномасштабного наступления. В том числе потому, что война зашла в позиционный тупик. В связи с этим у противоборствующих сторон достаточно сил и средств, чтобы удерживать свои нынешние позиции, но явно недостаточно, чтобы попытаться добиться решающего успеха.
Но если фронт остановился, то война городов только начинается. 29 декабря прямо накануне Нового года Россия нанесла самый мощный удар за всю войну ракетами и беспилотниками по Украине. Большая часть из них была сбита, но ущерб оказался весьма значительным. Наблюдатели заявили, что это был ответ на украинский удар по порту Феодосии в ночь на 26 декабря, тогда был потоплен большой десантный корабль «Новочеркасск». 30 декабря украинские войска ударили по Белгороду. Это был самый мощный удар по российскому городу с начала войны.
В данном случае имеет значение, что в условиях фактического замораживания на линии фронта активизируется использование ракет, ударных беспилотников, а также РСЗО и артиллерии в приграничных районах. У России здесь есть преимущество за счет большого количества и разнообразия ракетного вооружения, которое она производит самостоятельно. Про масштабы производства ракет существует много мнений, тем не менее, россияне явно преодолели кризис в их производстве, связанный с введением санкций. Кроме того, ходят слухи, что Россия якобы покупает ракеты у Северной Кореи и Ирана. В ночь на 8 января Россия нанесла новый удар, использовав больше 50 ракет, из которых украинцы, по из данным, смогли сбить только 18.
В ситуации российского превосходства в ракетном вооружении для Украины ключевое значение имеют поставки зенитных комплексов и ракет к ним. Они эффективны, но их немного и они очень дорогие. Поэтому Россия может перегружать систему ПВО Украины и заставлять тратить дефицитные ракеты. Здесь у западных стран есть ограничения в запасах ракет для ПВО и сложностями с их производством. Например, ракета комплекса «Patriot», которой можно сбивать баллистические ракеты, стоит от 2 до 4 млн. долларов. В декабре заявлено, что за производство 1 тыс. новых таких ракет Европа будет платить 5,5 млрд. долларов.
Это тоже часть войны на истощение, кто победит, условный щит или условный меч? Достаточно ли у России ракет, собственных, северокорейских или иранских, чтобы длительное время наносить удары по украинским городам или у Украины окажется довольно ракет ПВО для отражения этих ударов. Пока все выглядит так, что за последние несколько месяцев 2023 года Россия накопила некий запас ракет, чтобы продемонстрировать Украине ее уязвимость и ослабить готовность к сопротивлению. Но неизвестно, насколько хватит этого запаса и каковы производственные мощности по их производству.
В целом сложившаяся в настоящий момент расстановка сил выглядит более выгодной для России. В декабре 2023 года «The Wall Street Journal» назвал президента России Владимира Путина геополитическим победителем года. К этому можно относиться по разному и это явно не выглядит, как комплимент, но Москва чувствует себя гораздо более уверенно, чем это было летом прошлого года. Поэтому в декабре 2023 года президент Путин заявил, что готов к переговорам с Украиной, Европой и США. На коллегии министерства обороны 19 декабря он сказал, «Свое не отдадим. Хотят договариваться, пусть договариваются. Но только мы будем делать это, исходя из наших интересов». Понятно, что это демонстрация уверенности в собственных силах перед внутренней аудиторией, но одновременно еще и заявка на весьма жесткие переговорные позиции, чего, собственно, в России не скрывают.
Однако, «война городов» может быть обоюдоострым оружием. Так, Украина уже бомбила Белгород. Ранее она наносила удары главным образом по военным объектам в Крыму, в некоторых других российских областях. Но Белгород это уже другая история. Таким образом украинцы фактически обозначили, что теоретически тоже могут перейти к атакам против городов.
Если уязвим Харьков, то также уязвим и Белгород. К тому же, в Киеве заявляют, что в этом году произведут много дронов, среди которых есть похожие на иранские «Shahed». Соответственно, в какой-то момент они вполне могут их применить, а это очень неточное оружие. Конечно, у России весьма эффективные средства радиоэлектронной борьбы (РЭБ), об этом говорят многие наблюдатели. С их использованием связано некоторое снижение активности украинских беспилотников в последнее время. Но вопрос - смогут ли они справиться с массовым применением дронов, если их вдруг начнут применять?
На средние и дальние дистанции, например, на занятых Россией территориях, Украина пока применяет в основном американские Himars, ATACMS, британские Storm Shadow. Это позволяет ей нарушать логистику и связь, а также уничтожать командные пункты и центры снабжения в тылу российской армии. Но таких ракет не так много и все-таки есть некоторые ограничения по их применению по российской территории. Поэтому и отмечают, что в ударе по Белгороду вроде бы участвовали ракеты «Ольха», которые являются украинским аналогом российского РСЗО дальнего действия «Смерч». Характерно, что об этом говорят в России. Это может быть связано с тем, что российские власти очень чувствительны с точки зрения общественного мнения к ситуации, когда условные американские ракеты атакуют какие-то объекты на территории России.
В некотором смысле эта война остается, скажем так, недосказанной или не совсем четко сформулированной по своим задачам, по крайней мере, со стороны России. Скоро два года противостояния, а российский газ продолжает идти через Украину и Москва платит Киеву за транзит. Северная граница остается закрытой, но есть один пункт перехода, а еще диверсионные группы сторон периодически ее переходят. Сейчас ходят слухи, что Россия якобы в середине января собирается открыть северный фронт и снова пойти на Харьков.
Но это означало бы увеличить линию фронта. В то время как по умолчанию на северной границе не происходит активных боевых действий. Стороны как-то согласились, что не будут воевать на границе после того, как весной 2022 года российские войска ушли с севера Украины. Очевидно, что гораздо сложнее вести позиционную войну не на 1300 километрах, как сейчас, а, скажем, на 2000. Потребуются новые войска, новые ресурсы и война уже непосредственно затронет прежнюю территорию РФ.
Здесь надо отметить, что для российского общественного мнения как раз очень важным является вопрос о старых землях РФ. Несмотря на официальное присоединение четырех новых субъектов на базе областей Украины, оно воспринимает их иначе, чем основную территорию России. В то же время для властей важно, чтобы в обществе не было ощущения, что война идет рядом. Для Москвы имеет значение, чтобы в целом все выглядело, как обычно. Поэтому маловероятно, что Россия откроет новый фронт на севере. Возможно, российские войска напротив опасаются каких-либо действий со стороны Украины, например, если они усилят обстрелы тех же Харькова и Сум.
Можно предположить, что отмеченная наблюдателями в январе переброска новых подразделений в Белгородскую область это как раз превентивная мера в контексте перехода к позиционной войне. Потому что в таком случае противник ищет слабые места в линии обороны, где можно нанести ущерб. В той же ирано-иракской войне, когда линия фронта встала на юге в районе Басры, Иран и Ирак в разное время пытались использовать для наступления периферийные районы, где проживали курды.
В частности, в 1987 году 30 тыс. курдов при поддержке иранских войск атаковали иракскую армию, что потребовало от Ирака переброски на север до 10 дополнительных дивизий. В июне 1988 года Ирак поддержал 20 тыс. бойцов иранской организации «Моджахединов иранского народа», которые вторглись в Иран. 26 июля того года прошли первые переговоры о перемирии и в тот же день иранские оппозиционеры атаковали Иран и продвинулись вглубь его территории до 100 км. Багдад их не поддержал и иранские войска сравнительно быстро их разбили.
Данный пример важен именно в контексте игры противоборствующих сторон на намерениях. Скорее всего они не будут использовать те или иные возможности, но должны учитывать их вероятность. Хотя бы для того, чтобы оттянуть войска противника с наиболее важных участков основного фронта. Собственно, это говорит о том, что стороны готовятся к долгому продолжению этой войны. Но, как ни парадоксально, это означает, что происходящее приближает если не перемирие, то заморозку конфликта. Потому что война на истощение является борьбой ресурсов.
Это означает, что решающую роль в этом конфликте теперь окончательно стал играть Запад. По сути, только западные страны могут принять решение, которое повлияет на исход противостояния. Потому что только у них есть ресурсы изменить ход конфликта. Если Россия переходит к позиционной войне, то она с этим фактически соглашается. Потому что она делает ставку на то, что выдержит позиционную войну до того момента, пока США и Евросоюз не устанут поддерживать Украину. И тогда они вынуждено пойдут на сделку. Однако если поддержка продолжится, даже при гипотетически возможном президентстве Дональда Трампе, тогда эта ставка не сыграет. Поэтому сейчас все зависит от решения США и Евросоюза.
Конечно, это не совсем соответствует ожиданиям Украины. В Киеве исходят из того, что Запад должен предоставить тот объем ресурсов, который необходим для реализации поставленной задачи выйти на границы 1991 года. Но сегодня уже понятно, что западные страны этого делать не будут. Это будет слишком дорого и не гарантирует результата, преодолеть российскую оборону будет очень трудно. Поэтому они будут поставлять ровно столько, сколько нужно, чтобы удержать линию фронта, проводить локальные операции и не дать России победить в «войне городов». Для этого нужны средства ПВО и возможно несколько десятков истребителей F-16. Если к власти придет Дональд Трамп, все равно такая политика будет продолжаться.
Со своей стороны Украина хотела бы избежать такого минималистского сценария с западной поддержкой. Война на истощение для нее в целом невыгодна. Поэтому в Киеве пытаются убедить Запад, что нужно больше военной помощи и необходимо все-таки победить в этой войне. Однако на Западе за два последних года убедились, что ведение наступательных войн в классическом варианте второй мировой или даже ирано-иракской войны сегодня становится весьма затруднительным. Это справедливо и для украинской армии, и для российской. Поэтому маловероятно, что стоит ожидать в среднесрочной перспективе какой-то еще войны со стороны России против одной из стран Европы, как об этом часто говорят в Украине.
По сути, война на истощение фактически это принуждение к перемирию. Тем более что у России нет возможности перейти к мобилизационной экономике с ее планированием в духе СССР. Без этого нет смысла говорить о новой холодной войне. Москве просто неоткуда взять оборудование для развертывания нового производства. К примеру, в СССР перед второй мировой войной смогли закупить оборудование у США. Но даже если его сейчас как-то удастся приобрести, это приведет только к увеличению производства прежних образцов вооружения, тех же снарядов или мин. В то время, как современная война это первую очередь технологии и спутники. Но если речь не идет о холодной войне с ее идеологическим противостоянием, тогда остается место для real politic.
Надо отметить, что в многовековой истории отношений России с Европой были всякие сложные моменты. Они всегда отличались по своей организации, но не не могли обойтись друг без друга. В то же время, в Европе всегда отдавали отчет, что изменить Россию невозможно. После любых потрясений она всегда возвращается в формат централизованной бюрократической государственности. В новой истории так было после 1917 года и после 1991 года. Но точно также после каждого жесткого периода в России начинается ослабление давления на общество, происходят реформы в попытках усилить военно-политическую составляющую, идет поиск связей с Европой ради технологий и многих других обстоятельств.
Поэтому переход к позиционной войне в Украине, связанный с войной на истощение, по сути, выглядит как завершение очередного цикла, за которым через какое-то время начнется новый этап. Каким он будет, мы точно не знаем, но скорее всего будет похож на все предыдущие. После Ивана Грозного был Борис Годунов с более мягкой политикой и привлечением иностранных специалистов, после Петра I разные императрицы, особенно Екатерина II с ее перепиской с Вольтером. После Николая I Александр II и начались великие реформы. После Ленина была новая экономическая политика (НЭП). После Сталина Хрущев. После кремлевских старцев Горбачев. Хотя все это конечно очень условно, но тенденция наблюдается вполне отчетливо.
К этому можно добавить военный аспект. После поражения в Ливонской войне Годунов привлекает западных специалистов. После Смуты первые Романовы создают полки нового строя по европейскому образцу. После неудачной Крымской войны среди прочих моментов реформируют российскую армию. После русско-японской войны опять реформы в армии. После революции и гражданской войны большевики проводят военное строительство с использованием западных технологий, в том числе немецких в 1920-ых годах. После поражений первых лет в Великой Отечественной войне идет активное использование англо-американских военно-технологических наработок. Россия всегда была ориентирована на Европу, хотя не всегда это взаимодействие было удачным для обеих сторон.
Конечно, можно спорить, насколько успешным выглядит ход этой войны для современной России. Здесь может быть много мнений, от поражения до победы. Тем не менее, это явно не победа, даже с территориальными приобретениями. Но это и не поражение. В какой-то мере это напоминает Ливонскую войну XVI века. Сначала условный блицкриг в Прибалтике, потом вмешались Польша и Швеция, затяжная война на истощение, собственно истощение, потеря многих завоеванных территорий и некоторых собственных, например Ивангорода, который напротив Нарвы. Но в целом итог относительно ничейный и дальше новый цикл централизованной государственности.
В целом Украина оказывается в сложном положении. Потому что это означает, что войну на истощение будет вести именно она. Запад будет поддерживать, но не настолько, чтобы организовать перелом, который все равно в военном плане маловероятен. Возможно, ей придется выдержать еще несколько лет изматывающей войны, включая «войну городов». В ирано-иракской войне они в определенный момент прекратили обстреливать друг друга, потому что банально закончились ракеты. В нынешней войне навряд ли такое произойдет, у России собственное производство, еще есть Иран и Северная Корея.
Но более важно то, что Запад сам оказался в достаточно сложном положении и во внутренней политике разных стран, и в экономике, и в международных отношениях. В этой ситуации поддержка Украины становится все более обременительной. 8 января канцлер Германии Олаф Шольц призвал союзников по ЕС активизировать свои усилия по поддержке Украины. В Москве это сразу назвали проявлением его раздраженности относительно слишком большой цены, которую Германия платит в этой войне. В любом случае помощь Украине очень большие деньги, не только на армию, но и на экономику.
Но и ситуация на фронтах также имеет значение. Позиционная война с высокой степенью интенсивности в центре Европы на долгие годы не отвечает интересам западных стран. Очевидно, что в результате этой войны и применения санкций Россия сильно ослабла, но это далеко не то критическое положение, которого ожидали многие.
Хотя заявления ее представителей о том, что Россия справилась с санкциями и демонстрирует экономический рост, выглядят чрезмерно оптимистическими. Потому что это обеспечено главным образом ростом государственных расходов в оборонную промышленность. В свою очередь рост расходов провоцирует высокую инфляцию. Но все-таки у российской экономики явно есть еще солидный запас прочности, даже по той же инфляции. Например, в Турции в 2022 году инфляция достигала 80%, в Аргентине она сейчас 100%.
Конечно, в России попытаются избежать такого нежелательного развития событий. Но они вполне могут девальвировать рубль еще на 20-30% и обеспечить выполнение заявленных на этот год планов по росту бюджетных доходов. Слабым местом России сегодня это те тенденции, которые развиваются на мировом рынке нефти.
В мировой экономике в связи с ее замедлением спрос на нефть падает, поэтому цена тоже может начать снижаться. К тому же на рынок снова выходит Венесуэла, из ОПЕК вышла Ангола, Саудовская Аравия предоставляет премию в 1,5 доллара за баррель для азиатского рынка. В общем ожидания не самые лучшие. Но все это проявится не сейчас. У России есть пору лет, когда она может продержаться в таком относительно неизменном и устойчивом состоянии. Но дальше надо будет принимать решение, в какую сторону стоит ей двигаться.
В любом случае те, кто ожидал, что экономические трудности заставят Россию если не отступить, то быть более сговорчивой в вопросе Украины, оказались неправы, как, собственно, и те, кто полагал, что может повториться 1991 год и новый этап либеральных реформ. Так что ситуация не только на фронтах, но и во всем противостоянии между Россией и Западом постепенно заходит в тупик. Понятно, что никто не собирается отказываться от заявленных целей, но, также очевидно, что всем нужна пауза.
Причем, важно отметить, что речь идет не о перемирии. Это невозможно, слишком разные цели и никто не хочет отступать от них. Но все были бы согласны на заморозку по уже много раз рассмотренному корейскому сценарию 1950-ых годов. То есть, без формальных договоренностей, с возможными эксцессами, но с завершением активной фазы боевых действий, когда по умолчанию никто не наступает.
Проблема здесь в том, что у линии противостояния, на которой возможно придется заморозиться, слишком невыгодная конфигурация. Вернее, для России она более выгодная. Потому что позволяет удержаться за Днепром. В результате она сохраняет сухопутный коридор в Крым и может объявить это своей победой. Кроме того, чисто теоретически она может угрожать в будущем южному побережью Украины. Потому что в таком случае за ней останется Кинбурнская коса.
Для Украины это, конечно, невыгодно и не только потому, что фиксирует потерю территорий. Но также потому, что ведет к заметному сокращению хозяйственной активности в южной части страны. Если Днепр станет линией размежевания, то как организовывать экономику обширного района, где он протекает. Получается, что Россия таким образом добивается своих целей – парализует оставшуюся часть украинской экономики к востоку от Днепра или, как минимум, осложняет ее функционирование.
Замораживание конфликта по корейскому сценарию неизбежно вызовет разочарование в украинском обществе. Потому что в Украине были завышенные ожидания от исхода войны. Обществу будет сложно принять такой результат. Отсюда появится недовольство и активизируется внутренняя политика. На этом фоне придется проводить выборы с неизвестными результатами. Однако это часть демократического процесса. Заморозка создаст новую внутриполитическую реальность, на которую будет оказывать влияние ожидания относительно условного «плана Маршалла» для Украины. Но все-таки главный результат этой войны заключается в том, что в любой будущей конфигурации отношений в Восточной Европе Украина для России уже де-факто потеряна.
В историческом разрезе эта борьба продолжается, как минимум, с начала XVI века. Сначала она шла между централизованным государством в Москве и децентрализованными территориями бывшей Древней Руси под властью сначала Великого княжества Литовского, а потом Польши. Тогда московский великий князь Василий III три раза осаждал Смоленск, который защищало главным образом местное православное русскоязычное население под командованием Юрия Глебовича и Юрия Сологуба. Он смог тогда взять город, когда пообещал горожанам сохранить их привилегии и права, которыми они обладали в Литовском государстве. Через сто лет польский король Сигизмунд после двухлетней осады взял город и предоставил населению Смоленска Магдебургское городское право, находившееся в основе западноевропейского городского самоуправления. Оно было также в Киеве, Минске, Чернигове и многих других городах.
Это была многовековая война за наследство Древней Руси и за ее население, кем оно в итоге будет, в какой системе координат окажется. С XVII века Россия имела в этой борьбе несомненное военное преимущество за счет своей централизованной государственности и способности концентрировать усилия. Но ситуация меняется. Похоже, что сейчас мы в каком-то смысле наблюдаем очередные аккорды этого давнего противостояния. Оно завершается окончательным разделением территории и населения не только на разные государства и народы, но на разные политико-экономические системы. Другое дело, это навсегда или все еще может измениться, но все-таки наверное не сейчас.